Закон свободы - [64]

Ему, к счастью, больше не пришлось никого уговаривать. Золотые, терпеливые крестьянские руки убрали обломки, сколотили новые столы и тачки. А через несколько дней на срубах, уцелевших от погрома, поднялись вверх стропила. Полмеры притащили повозку, а Джон принес от сестры несколько серебряных монет. Колония возродилась.

Уинстэнли подошел к краю большого вспаханного поля, наклонился и вгляделся в землю. Среди комьев бесплодной сухой почвы явственно проглядывали двойные листочки бобов. На душе у него потеплело. Он взял комок сухой земли и раскрошил его в пальцах. Земля скудная, что и говорить. И скота на всех — две тощие коровенки, молока едва хватало детям. Но он знал, он был уверен, что до урожая они продержатся.

После казни Карла и отмены палаты лордов Джерарду казалось, что старый мир рушился безвозвратно и вместе с ним потеряли силу прежние королевские законы. Ему стала очевидна та простая истина, что английская земля, раньше принадлежавшая лордам, епископам и членам королевской семьи, теперь по праву стала достоянием бедняков. И это сознание наполняло его желанием действовать. Все хотят доброй, разумной, справедливой жизни — так давайте же ее строить! Он созвал тогда бедняков округи и объяснил им, что в Англии не должно быть нищих и обездоленных. Что цель его коммуны — накормить голодных, одеть нагих, дать кров бездомным, дать человеческую, радостную жизнь угнетенным. Чтобы никто не попирал их достоинства, не помыкал ими, не заставлял на себя работать. Для этого он убедил их выйти на холм и начать вскапывать общинную землю, которая формально все еще продолжала принадлежать изгнанному из парламента сэру Френсису Дрейку. Но это формально, говорил он. А на деле республика отменила власть лордов и их собственность на общинные поля, на то она и республика! Бедняки самим фактом ее установления получили право на эти земли. Давайте же работать, кормиться трудами рук своих, как заповедовал господь, и жить, как братья.

Тогда они поверили ему, а восторженные сумбурные речи Эверарда поддерживали их энтузиазм, и вот теперь колония разгромлена, и надо думать, как жить дальше.

Джерард выпрямился, выбирая участок для работы, прошел еще несколько шагов и увидел на поле темную согбенную фигуру.

— Это ты, Дэниел? Как ты рано.

— Я еще затемно вышел, думаю, успею поработать. К полудню мне уже и обратно надо, на пасторский надел.

— Ты продолжаешь работать на Платтена?

— А как же, у меня срок аренды не истек. — Маленький, тщедушный Уиден, спасший их некогда от ареста, смотрел виновато.

— Но ведь решили: на лордов не работать.

— А он меня из дома выгонит, штраф наложит… Еще в тюрьму посадит. У них расправа короткая. — Он снова взялся за мотыгу; некоторое время оба молча работали. Потом Дэниел распрямился.

— Я вот что думаю. Надо бы нам ремеслом еще замяться. Я, например, сапожничать могу, Джекоб — по кузнечному делу. Женщины — вязать или шить. А то ведь до урожая еще ох далеко… — он опять принялся колотить землю мотыгой.

Джерард усмехнулся. Выход есть, отличный выход, он хотел сегодня вечером объявить о нем колонистам. Он искоса хитро посмотрел на Уидена:

— А что, если рубить лес и вывозить на продажу? — спросил он. — Лес тоже общинный, значит, наш. Что ты на это скажешь?

— Неплохо придумано! — лицо работника просияло. — Там такие вязы огромные… Пока лорды до них не добрались. А то в других местах, знаете, рубят вовсю. Лучше мы его срубим и продадим! Тогда продержимся.

— Решено, — сказал Джерард. — Мы сегодня же вечером это обсудим. А завтра за работу.

Оба снова согнулись над бобами. Вдруг Дэниел спохватился, достал из кармана сложенные листы.

— Вот… Джекоб Хард вчера из Лондона вернулся, газеты вам привез. Тут и о нас, говорит, пишут.

Уинстэнли взял шершавые листы. Полистав, наткнулся на имя Эверарда.

— «Этот безумный пророк, — прочел он вслух, — побуждает таких же, как он сам, неистовых и помешанных людей уравнять все состояния и отменить законы…» А вот еще. «Объявились люди, которые начали вскапывать холм святого Георгия в Серри. Они заявляют, что, подобно Адаму, ожидают возвращения земли к ее первоначальному состоянию… Один из них, как говорят, набрал большой узел колючек и терниев и забросал ими кафедру Уолтонской церкви, чтобы помешать пастору говорить проповедь. Они хотят уверить всех в реальности своих мечтаний, видений, странных голосов и указаний, которые они якобы слышат. Они уверяют, что не будут сражаться, зная, что им за это не поздоровится…»

Дэниел улыбался беззлобно.

— Ну и врут, — сказал он с некоторым восхищением. — Колючки на кафедру… Да не было никогда такого! А там что?

— А вот «Прагматический Меркурий». «Наш великий пророк Эверет (имя-то перепутали) за свою стойкость в беззаконии требует дара лунатизма вместо дара откровения. Он и тридцать его учеников намереваются превратить Кэтландский парк в пустыню и проповедовать свободу угнетенным оленям»… Чепуха какая-то. «Во что выльется это фантастическое возмущение, трудно предсказать, ибо Магомет имел столь же малое и ничтожное начало, а семя его проклятого учения охватило сейчас полмира…»