Закон стаи - [31]

— Раскричался, как истеричка, и девушку обидел.

— Может быть, это и к лучшему, — понуро ответил Сердюков.

— Эх, Пантелеич! Она ведь в тебе, как и мы, настоящего мужика видит, на которого в трудную минуту всегда положиться можно, защиту найти. А ты как дите малое — я хочу, я хочу…

— Кто это «мы»? — неожиданно серьезно спросил Сердюков.

— Кто-кто? Рабочие-водники. Ты думаешь, что все Марфино — это те, кто на площади водку дармовую глушит и Пантова превозносит? Ошибаешься. Я тебе здесь неспроста пикник устроил, а по поручению, так сказать, своих друзей-единомышленников. Мы ведь тоже не дураки и понимаем, что бесплатный сыр бывает только в мышеловках. Небось и спаивают народ на его же денежки. Так? Или я не прав?

— Ты прав, Федор Игнатьевич. Предвыборная кампания в поддержку Пантова проводится на средства банка «Интерресурс». Давай выпьем, что ли? Как-то не с руки в такую чудесную ночь вести деловой разговор на трезвую голову.

— Вот это по-нашему. Давно бы так. — Теляшин двумя пальцами взял стакан за донышко, приподнял его, предлагая чокнуться. — И много наших денег уже пропито?

— Порядочно. Ине только ваших. Полтора миллиарда заработного фонда водников перешли на счета «Интерресурса». Половина ушла на создание правоохранительного фонда. Другая половина, как мне кажется, вообще растворится.

— Как это — растворится?

— Очень просто. У мошенников есть такая практика — переводить деньги на заграничные счета и потом объявлять себя банкротами.

— Но если это известно, то нужно брать преступников за жабры! Президента банка, того же Пантова, наконец… За такие деньги их ведь до конца жизни можно упрятать за решетку!

— Если бы все было так просто, они давно бы уже сидели, — вздохнул Сердюков и бросил взгляд на озеро, где стояла Пряхина. — Но тут, как мне кажется, круговая порука. Кто выбрал банк для перечисления в него заработной платы? Губернатор. Кто председатель правоохранительного фонда, на расчетный счет которого была сброшена часть денег? Начальник областного Управления внутренних дел. Вот и попробуй их обвинить в воровстве. Да и такой парадокс получается: чем больше сумма похищенных денег, тем сложнее что-либо доказать. Понятно?

— В общих чертах. Тут без ста грамм не разберешься. Поднимай свой стакан. — Теляшин выпил и, крякнув от удовольствия, посмотрел в глаза Сердюкову. — Одно я понял, Виктор: никак тебе нельзя выходить из депутатов. Нас ведь тогда вообще до нитки оберут. Да и приватизация водобъектов ни к чему хорошему не приведет.

— Не в самой приватизации дело, Федор Игнатьевич, а в том, как она будет проводиться и в чьи руки попадут водообъекты. Будет рачительный хозяин — рабочие от этого только выиграют. А если всеми водными ресурсами области завладеют временщики — те, кто стремится быстрее нажить капитал, то может оказаться парализованной вся областная промышленность. Дел-то: взвинтить цены на воду — и тогда остановятся многие предприятия. Это уже будет настоящая беда.

— Вот поэтому, пока мы в тебя верим, нельзя тебе расставаться с депутатским мандатом.

Сердюков улыбнулся:

— Но ты ведь сам полчаса назад говорил, что я проиграю Пантову. Вон сколько народу митингует на площади за его кандидатуру.

— Будешь, извини за оскорбление, дураком — проиграешь. А на площади, поверь мне, далеко не весь народ. Там — всего лишь любители халявы. А остальные тебя поддержат. Трудновато будет, но я за это головой ручаюсь. — Теляшин подбросил несколько поленьев в костер. — Ну, зови свою невесту, а то у воды она совсем замерзнет.

Но Леночку звать не пришлось: она уже направлялась к костру, и Сердюков издалека заметил, что она улыбается.

— Ухи хочешь? — спросил Теляшин, доверху наполняя миску.

— И водки хочу ужасно! — ответила Лена, присаживаясь на куртку, заботливо расстеленную на траве Сердюковым.

— Ишь ты, водки ей! — добродушно заворчал Теляшин, подавая миску. — Я тебе, молодуха, в горнице молочка парного оставил. Утром сама попьешь и жениха своего угостишь. Уж, помню, вы это дело больно любите.

Теляшин поднялся с полена, на котором сидел, скинул с себя телогрейку и бросил к ногам Сердюкова:

— Через час совсем прохладно станет, так накинешь на барышню. А я пошел. Мне, старику, перед работой немного вздремнуть требуется. Дверь летней кухоньки не заперта, так что не стучите.

Они смотрели ему вслед. Старый водник, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно исчезал в ночных сумерках. Когда фигура Теляшина совсем растворилась в темноте, Сердюков виновато произнес:

— Прости меня, Лена, за слабость. Нервы совсем расшатались.

Она одарила его нежной улыбкой:

— Мы же не роботы, а люди. А человек без слабостей — не человек. Ничего страшного не произошло, и ты сам во всем разобрался.

— Разве во всем?

— Мне кажется — да. Иначе бы я тебя не любила.

— Тогда давай выпьем за нас. Вернемся из командировки, и я подам на развод. — Он подкинул в руке спелый помидор, который намеревался порезать на кусочки, но, поймав, на мгновение задумался.

…Когда с рассветом они вернулись в летнюю кухню, которую Теляшин каждый раз любезно предоставлял в их распоряжение, рядом с банкой молока лежала записка: «Виктор Пантелеевич, хочу попросить, чтобы сегодня к концу смены вы пришли на встречу с рабочими нашей насосной станции и рассказали то, о чем мы с вами говорили ночью у костра “по пьяной лавочке”».