Закон стаи - [14]

— Ваши деньги — ваше право, — согласился Алистратов. — Как, вы сказали, его фамилия, Пантов? Когда я смогу лицезреть его персону?

— А вон он, — Бурмистров кивнул в направлении баскетбольной площадки. — Четвертый номер в стане депутатов.

Раздался финальный свисток, и раскрасневшиеся игроки двух команд направились к скамеечкам. Четвертый номер размахивал руками, ругался, обернувшись к соперникам:

— Бляха-муха, вы бы еще из сборной страны в свою команду игроков пригласили! Этот результат, ептыть, надо просто аннулировать! Привели, бляха, мастера спорта, сами ни хрена не бегают, а только стоят и смотрят, как он нам мячи закладывает.

— Да ладно тебе, Пантов, — под общий смех сказал кто-то из коллег по команде. — Хоть увидел, как в настоящий баскетбол играют. А то сам мяч не то что в кольцо забросить, а в руки поймать не можешь.

— Вальшпиген! Рыхлая ты блевотина! — Пантов тут же стащил кроссовку с ноги и запустил ею в оппонента. — Заткнись, ептыть! От тебя и в думе, и в команде — никакой пользы.

— Да-а-а, — протянул Алистратов, глядя на своего подопечного. — Ну и подарочек!

— И я о том, — согласно кивнул в ответ Бурмистров, поднялся со скамейки и, словно вспомнив о самом главном, спросил: — Так ты прилетел один? А где же остальная имиджмейкерская команда?

— Кое-кого подберу из местных — пусть проникаются симпатией к своему выдвиженцу. Глядишь, молва о его перевоспитании пойдет гулять в народ. Ну а если кого-то будет не хватать — вызовем из столицы. Дел-то, купить билет на самолет… Мои люди на подъем быстрые. Да и кое-какие материалы о вашем избраннике нужно будет в центральных газетах пропихнуть. Значит, не стоит тратить лишние деньги и гонять агентов из области в центр и обратно.

— А ты мне нравишься, Роман, — без какой-либо интонации в голосе сказал Бурмистров и, не прощаясь, направился к лавочке, где игроки потягивали из банок импортное «Хейнекен».

2

Картошка уже кипела. Эдита открыла дверцы огромного серванта, где с незапамятных времен, словно в музее, хранился столовый сервиз, и аккуратно, боясь задеть за стекло и уронить какую-нибудь супницу или блюдо, постаралась вытащить груду тарелок. Через несколько секунд она поняла, что ее усилия тщетны.

Ей все-таки удалось приподнять и вытянуть из серванта стопку тарелок, но не успела она повернуться к обеденному столу, как задребезжала злосчастная соусница, стоявшая поверх тарелок и готовая вот-вот опрокинуться.

— Юрка, да помоги же! — в отчаянии позвала жениха Эдита. И Агейко не замедлил явиться.

Правда, оказывать помощь он не спешил: обняв Эдиту за талию, положил подбородок ей на плечо.

— Клянись! — потребовал он.

— В чем?

— Что никогда не бросишь меня и будешь любить до гробовой доски.

— Юрка, мне уже надоели твои приколы. Отпусти, — Эдита начала сердиться. — Разве мало тебе того, что я дала согласие на нашу помолвку?

— Мало. Говори…

В это время дверь распахнулась и на пороге появился Хоттабыч. Увидев посреди комнаты дочь в объятиях журналиста с тарелками на вытянутых руках, спикер улыбнулся уголками губ.

— Прекрасная скульптурная композиция, — иронично сказал он и сделал шаг в сторону, освобождая дорогу гостю, стоящему за его спиной. — А я не один. Прошу любить и жаловать — депутат Михаил Петрович Пантов.

Агейко, смутившись, ослабил руки, Эдита, густо покраснев, нырнула под них, высвободилась из плена и, на ходу бросив дежурное «Здрасьте», унеслась на кухню, где разваривалась картошка.

— Кажется, мы вторглись не вовремя, — словно сожалея о случившемся, посмотрел на Хоттабыча гость, и, повернувшись к Агейко, который все еще держал на вытянутых руках тарелки, с деланным сожалением заметил: — Обидно, что я не могу вам подать руки.

Агейко наконец пришел в себя и, не скрывая враждебности к гостю, ответил:

— Иногда, чтобы не запачкаться, стоит держать в руках что-нибудь увесистое.

…Хоттабыч потянулся к запотевшему графинчику с водкой, открыл пробку, разлил по рюмкам. Он поднял свою, приглашая сделать то же самое и остальных:

— Что за праздник у нас сегодня в доме, дочка?

Эдита, разминая вилкой картошку, пожала плечами и покосилась на Пантова, который, не притрагиваясь к еде, буравил ее глазами.

— Да какой праздник! Так…

— Не скажи. А любимый мамин сервиз на столе? А несметное количество салатов? А…

— Мы с Эдитой решили пожениться, — чтобы снять дальнейшие вопросы, вступил в разговор Агейко. — Поэтому, как говорится, я пришел просить вашего родительского благословения…

Хоттабыч счастливо улыбнулся:

— Это так, дочка? Что же ты до сих пор молчала?

Эдита подняла рюмку, зажала ее в ладонях и, не сказав ни слова, с нежностью посмотрела на отца.

— Только мы хотели, — продолжал Агейко, взглянув на Пантова, — отметить это событие в тесном семейном кругу.

— Незваный гость хуже татарина, — с готовностью покинуть стол тут же привстал Пантов.

— Ну что вы, Михаил! — взял его под руку Хоттабыч. — Это даже хорошо, что вы оказались за этим столом. Будете сватом. Вы как смотрите на эту общественную должность, дети?

— На Руси есть такая пословица, — словно самому себе ответил Агейко, — холостого сватать не посылают. А как мне известно, Михаил Петрович в свои тридцать семь все еще не женат.