Закон и Евангелие по учению Господа в Евангелии Матфея гл. V, ст. 13-48 - [17]

:41) Исходящем «злых помышлений», оскверняющих человека, является «сердце» человека (Мф. XV:19–20). Его «чистота» обеспечивает нормальное состояние и всей духовной жизни человека (VI, 21–23). И само тело предназначается к сохранению, отсечение или же вообще устранение какого-либо одного органа мыслится как исключение, по контракту с благосостоянием всего тела (ср. XVIII, 8–9). Особенное напряжение энергии, какое заповедуется в борьбе с искушающим злом (не только и , но в обоих случаях) указывает, что сила, с какою человек в этом случае борется, есть сила духовного характера. По выражению св. апостола Павла, это — «страсти греховныя, действующия в членах наших, чтобы приносить плод смерти» (Римл. VII:5); другими словами, это — иной закон, противоборствующей закону ума и делающий человека пленником закона греховного, находящегося в членах его» (ст. 23). В таком случае задачею христианина оказывается противостояние до крови в сражении против греха (Евр. XII:4), чтобы не жить по плоти; умерщвление силою духа дел плотских (Римл. VIII:13) или — выражаясь образно — умерщвление земных членов своих, злой похоти своей (Колос. III:6). Таков общий смысл изъясняемых слов Господ[59]. Теперь перейдем к более детальному уяснению ст. 29–30. Требование определенных действий, коим примерным способом, наглядно характеризуется безусловность христианской обязанности соблюдения себя от оскверняющих соблазнов, — выражено условно. При решении вопроса, может ли это обусловленное предположение осуществиться в живой действительности, — следует обратить внимание на то, что разумеемые здесь случаи характеризуются не как возможные в действительности (как в 23 ст. через ) или как такие кои осуществляются по временам (было бы ὅа), но что здесь, как и в параллельном месте XVIII, 8 след., употребляется , — т. е. такая форма условного предложения, которая сама по себе может означать не только случай, осуществляющей в известной мере, но и случай, никогда не переходящий в действительность, а остающийся в области мыслимого предположения. На основании вышеизложенного учения Господа, естественнее всего предполагать, что здесь мы имеем такой нередко встречающийся случай употребления с изъявительным наклонением, который имеет ввиду утверждаемое другою стороною, но самим говорящим не признаваемое за действительное обстоятельство (ср. Мф. XII:26. 27; ХХVИИ, 40. 43 и др.). Если действительно, — как утверждают некоторые, желая ослабить строгость требования и оправдать плотоугодие, — твоя телесная природа вводит тебя в искушение и неудержимо влечет к рабству греху, то тебе не остается никакого другого средства спастись из такового рабства греху и от вечной погибели, как пожертвовать членом, который является для тебя непреодолимым препятствием к исполнению божественной вол[60]. Chr. A. Bugge относит 29 и 30 ст. к категории особого рода приточных изречений, которые называются «парадоксами». Bcе эти изречения являются вариациями великой основной темы христианства: человек в религиозном отношении абсолютно зависим от Бога, а в моральном несет пред Ним безусловные обязанности. Но эта мысль представлялась прямою противоположностью господствовавшей среди евреев в эпоху Иисуса Христа жизненной нормы-фарисейской. Ибо фарисейская самоправедность покоилась на той основной мысли, что человек имеет действительную возможность и способность сам собою, независимо от Бога, достигнуть в отношении к Нему моральной самостоятельности, что он — другими словами — имеет возможность предстать пред Богом со своими Mizwoth и требовать заслуженной награды. Такое представление, в свою очередь, связано с казуистическим расчленением обязанности на множество отдельных обязанностей. Полною противоположностью такому представлению является мысль об обязанности к Богу, как единой всеобъемлющей «виновности». Противоположность между этими двумя точками зрения есть противоположность между casus и principium. Соответственно этому, евангельские «парадоксы» представляют собою такие изречения, которые в своей тенденции антиказуистичны, по своей же форме, напротив, казуистичны. Цель их ближайшим образом отрицательная: произвести разрушение казуистики, но посредством вложения положительных принципов в эту самую форму. Это несоответствие, даже прямая противоположность, между формой и содержанием, должны были в душах слушателей, не утративших духовной восприимчивости, вызвать живой интерес и углубленное размышление, в каковом процессе принципиальное содержание, возвышенная идея, должно было выделиться из несоответствующей ему формы и, таким образом, получало способность поднимать человека из узко-практической сферы к возвышенно-идеальному настроению и воззрению. «Парадокс» сближается с «притчею»: чтобы получить истинный смысл, в обоих случаях необходимо перенесение (translatio), причем в «притче» это перенесение совершается из сферы образов в сферу действительных вещей, лиц и событий, в «парадоксе» из сферы жизненных правил — в сферу принципов. Обе формы имеют, следовательно, своею целью возвышение сознания человека из низшей сферы в высшую, и обе представляют собою непрямые формы научени