Игрок привез братву в один укромный интересный подвальчик. Там стоял точно такой же стол с рулеткой, как в казино. Сказал, что скоро появится «тот» – гений крупье. Каждый день сюда приходит «для репетиций».
Все попрятались, стали ждать.
Вскоре и в самом деле появился… Вова, парень-крупье из казино Ломаного. С того самого, несчастливого, стола. Достал шарик и стал кидать. Очередная тренировка. То, что он проделывал с шариком, было каким-то чудом.
Наконец Ломаный вышел из своего укрытия. Вова был так увлечен своим делом, что даже и не заметил этого.
– Силен… – наконец негромко сказал Ломаный.
Парень вздрогнул. Резко обернулся. А шарик продолжал скакать по желобкам. И опять остановился на семерке.
Вышли все остальные. Кто-то взял шарик. Кто-то стал ощупывать рулетку. Кто-то залез под стол.
Подали шарик Ломаному. Осмотрел он его со всех сторон. Понюхал. И не глядя на дрожащего крупье, спросил:
– Можешь на любую цифру выкинуть?
– Да… – выдавил парень.
– Покажи, – подал ему шарик Ломаный и назвал цифру: – Десять!
Парень кинул шарик. Все замерли. Шарик скок-скок и хлоп – десятка.
– А теперь – девятнадцать.
Парень опять кинул. Шарик скок и… девятнадцать.
Все были поражены – молчали.
Ломаный внимательно оглядел крупье. Сел на стол.
– Ладно, все ясно, что и почему… А теперь расскажи, Вова, кто этому тебя научил и в наше казино пристроил? Ведь ты к нам из другого казино пришел, насколько я помню?
Вова молчал.
Ломаный закурил.
– Ты, Вова, не молчи. Ведь все равно заговоришь. Вон и твой дружок заговорил.
Где, кстати, он?
Вытащили игрока. Бледный, со слезами на глазах, губы по-прежнему трясутся.
– Я этому там научился, – не отрывая глаз от подельника, заговорил Вова, – еще и том казино. Хозяин заметил, велел молчать, а потом послал к вам.
– Хозяин это кто? «Аист»?
– Да, – выдавил.
– Через тебя и подсадных решил меня разорить?
– Да…
– Еще есть подсадки?
– Есть.
– Хорошо, Вова. Молодец.
Ломаный повернулся к своим, сказал:
– Спрячьте обоих. И не балуйте. Пусть спокойно поживут. Они еще пригодятся. А ты, – обратился он к одному стриженому крепышу из бригады, – давай к Аисту. Забивай стрелки. Кончать его будем.
Ломаный все подготовил. Даже скрытая камера была, чтобы потом показать ворам! какая сука среди них грелась.
Когда ехал на «стрелку», на одной из пустынных улиц машину остановил гаишник.
– Чего, друг? – спросил, улыбаясь Ломаный.
– Пересядь вон туда, – гаишник показал жезлом на свою машину.
– Зачем, родной?
– Поговорить с тобой хотят.
– Заинтриговал ты меня, дружок. Придется пересесть.
Ломаный подошел к гаишной машине! Наклонился к стеклу.
– А, Александр Палыч? Давно не виделись.
– Да ты садись, не мельтеши у дверей!
Ломаный залез в машину.
– Слушаю вас, Александр Палыч.
– Ты вот что, разборки свои устраивай без пальбы. Мне жмурики не нужны. Аист тоже гражданин, хоть и вор. Если моего совета не послушаешь, отправлю назад, в зону. Травинку на тюремном дворе поливать.
– А про травинку-то откуда, Александр Палыч, знаете?
– Я много чего знаю. Поэтому и предупреждаю. Закон есть закон.
– Спасибо, конечно, Александр Палыч, только у нас свои законы.
– В нашей стране законы одни – наши! И страна «эта» тоже «наша». А теперь иди. Я тебе все сказал.
– Прощайте, Александр Палыч.
– До свидания…
Как только Ломаный вышел из машины, гаишник тут же сел в нее и дал газу.
Ломаный посмотрел вслед. Сплюнул. И пошел к своим.
– Поехали!
– Чего там? – спросили его.
– Ничего. – Ломаный усмехнулся, вспомнил зеленую травинку за неприкосновенной чертой и добавил: – Просто напомнили, что в этой стране воры тоже люди.
То, что наш самолет захвачен бандой террористов, мы узнали только перед самым концом полета.
Мы, конечно заметили, что сразу же после взлета какие-то молодые люди, аккуратные такие мальчики лет по двадцать, встали со своих мест и все ходили туда-сюда.
Были они вежливы и предупредительны. Извинялись, если случайно задевали кого-нибудь из пассажиров.
А так полет был, как полет: тихий, уютный и сонный.
Лишь стюардессы были необычайно внимательны, а стюарды – особенно серьезны.
Так мы и летели: кто читал, кто дремал.
М – это дружный и сплоченный симфонический оркестр нашей городской филармонии.
Полный состав оркестра – это вам не квинтет какой-нибудь, так что заняли мы едва ли не половину самолета, почти весь экономический класс.
Правда, небольшая элитная группка во главе с дирижером обособилась и находилась где-то в середине бизнес-класса.
Мы им завидовали: там выпивку подавали в неограниченном количестве, а нам – по норме.
А я так и вовсе изошел завистью по поводу нашего дирижера.
Были мы с ним одного возраста, пола, цвета кожи, вероисповедания, оба музыканты.
Жили на одной улице.
Ходили в одну школу.
И музыкой начали заниматься почти одновременно.
С одной лишь разницей: я занимался из-под палки, а он – по призванию.
Впрочем, не скажу, что ненавижу музыку, я к ней просто равнодушен.
А он, когда играл, а затем дирижировал, прямо дрожал весь, словно улетал в такие дали, куда таким, как я, не заглянуть никогда.
В детстве я его всячески обзывал и пытался обидеть. И потом, когда мы подросли и родители пустили меня по его следам, я не видел в его одержимости ничего хорошего. А вот когда он стал за свой талант и эту свою одержимость получать материальные блага, причем немалые, стал я понимать, что он, а что я.
