Заколдованное счастье - [8]

Оказалось:

Ничто не забыто!

Я поднялся, от боли стеня,—

Потемнело, зарею омыто,

Голубое рождение дня.

Шаг за шагом,

Без думы, без цели —

Лишь бы прочь от былого уйти,

А оно, как столетние ели,

На моем поднималось пути.

Уходил, спотыкаясь, в былое,

Будто кончилась в мире война.

Отступало вчерашнее злое,

Лишь осталась, как солнце,

Она.

И светила,

Светила глазами,

Ой, какие у Дарьи глаза!

Мне бы выплеснуть горе слезами,

Да откуда возьмется слеза!

Огляделся,

Вздохнул облегченно,

Шевельнул онемевшей спиной.

И деревья, насквозь пролученные,

Расступилися передо мной.

Возвратился я к лобному месту,

Сам себя беспощадно казня.

Председатель все кликал невесту,

Словно жилы тянул из меня.

Я молчал,

Непосильную ношу,

Как судьбу,

Поднимал на себе.

Только шаг — и, казалося, брошу

Новый вызов проклятой судьбе.

И шагнул я

(К беде иль спасенью?) —

Так впервые ступают по льду…

Через сучья,

Завалы,

Коренья

Пробирался, как будто в бреду.

Как в бреду!

Но ничто не забылось,

Хоть крутенько бывало потом:

Ни брусничника малая милость,

Ни лесничего кряжистый дом.

Навсегда отпечатался в сердце

Председателя въедливый взгляд.

Никуда от него мне не деться,

Не податься ни вбок, ни назад.

В этом взгляде прочел я такое,

Что поведать достанет ли сил!

А промолвил он вовсе простое:

Поклониться жене попросил…

* * *

Будь здорова, сторожка лесная,

Помаленьку живи,

Не старей!

Да хранит тебя ель вековая

С развеселой семьей снегирей!

От цветов ли,

От диких корений,

От живой ли ключовой воды

Даже меченный смертью Евгений

Выкарабкивался из беды.

Хочешь, нет —

От затишка лесного

Подаваться настала пора.

В той сторожке оставив больного,

Выходил я опять на ветра.

Раскаленные ветры хлестали,

Смерть чернела над нами, как дым.

Жаростойкие плавились стали,

Каково ж доставалось живым!

На локтях бы дополз до Берлина,

Да не вышло —

Моя ли вина,

Если пуля

Летела не мимо,

В дом родной отпустила война.

ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ

Вместо деревни

Недобро

Торчали заборов ребра.

Только береза, как знамя,

Высилась —

Память деда.

Радостью со слезами

Праздновалась победа.

Мне самому хотелось

Выть от беды, что есть мочи.

Только не терпит дело,

Больно коротки ночи.

Трав развеселой рябью

Вспыхнул край приозерный.

С ветхих подолов бабьих

Сыплются горькие зерна.

Старшая по колхозу

Гильзою зерна мерит,

Бабьи считает слезы.

Верит она

И не верит…

«Бросить бы все на свете.

Взять да испечь лепешки:

С голода пухнут дети,

Баб покормить бы немножко…»

Думы…

Но с губ ни оха,

Смотрит в землистые лица.

— Спробуем сами в соху,

Выдюжим, молодицы?

Мы не одни,

Подмога —

Три мужика —

Ко времю.

— Бабы, побойтесь бога,

Их и всего-то на племя!..

Шутке смеялись строго,

Хлябко ходили плечи.

Вроде поели немного,

На сердце будто легче.

Доброе же лекарство —

Ядреное кстати слово.

Двинулось бабье царство

Горя добрать земного.

Тенью подернуло дали,

Спины дымятся от пота.

Деды не зря считали

Пашню мужской работой.

Выдохлись молодицы.

Дарья в кофточке белой

К речке спустилась напиться.

Я подошел несмело.

Дарья стоит на камне,

Тычется ветер в колени.

С этакими ногами

В самый бы раз — на сцене.

Балую робким взглядом, —

Знаю:

У наших — строго.

Много ль солдату надо?

Ой, молодица,

Много!

Ветер испариной клейкой

Дунул — да прямо в душу.

Ворот у телогрейки,

Черт,

До чего же душен!

Руки —

И те, как лишние,

В них что-то еле слышное,

Чуткое и живое

Не находило покоя.

Руки,

Солдатские руки,

Натосковались в разлуке!

* * *

Бревна ль меня укатали —

Плечи обвисли устало.

В черень висков

Подпалин

Солнышко ль набросало?

Только от баб глазастых

Не утаишь присухи.

Бросит словечко —

Баста!

Ходят землянками слухи,

Радуются старухи.

Слышал сам на неделе —

Бабы меня жалели:

«Вот же нечистая сила,

Мальца-то как присушила!»

* * *

Песня идет отавой

По августовским росам.

Шлепает через лавы,

Боса, простоволоса.

В реченьке зачерпнула

Пригоршней лунного звона,

Голову окунула

Клену

В шелест зеленый.

Песня ноченькой поздней

Ходит под ливнем звездным,

Девичья, безбаянная,

Жаркая, окаянная!

Может, я виноватый,

Песня, перед тобою?

Как,

Подскажи солдату,

Быть со своей судьбою?

ОДИНОЧЕСТВО

Задождило.

Вторую неделю

И в землянке, и в поле тьма.

Столько дел!

А я не при деле, —

Этак впору сойти с ума.

С потолка,

Словно в душу, капает,

Одиночеству счет ведет.

Темнота по-звериному лапает,

За прошедшее сводит счет.

Хоть петух встопорщил бы перья,

Из души маету пуганул…

Кто-то скрипнул фанерной дверью,

Осторожно во тьму шагнул.

Неужели и я везучий?

Торопливо коптилку зажег.

— Ты ли, Дарьюшка? —

Взгляд колючий,

И опять между нами круча,

А казалось —

Один шажок.

Обалдело стою.

Ни слова,

Будто нечего мне сказать.

Вот бы мне

Да меня былого:

Этак скинуть годочков пять!

От натужного горького вздоха

Заплясала в землянке тень.

А она:

— Не подумай плохо…

Собиралась который день.

Мне сказали:

Ты видел Женьку

И как будто от смерти спас?.. —

И еще сошла на ступеньку,

Три — оставила про запас.

Пересилив озноб,

Устало

Опустился на табурет.

Пережитое вырастало

И опять огнем и металлом

Все пытало,

Пытало,

Пытало,

Будто скрыл я какой секрет.

Знать и впрямь приходилось туго:

Дарья руку мою взяла

И прижала к груди упругой.

А сама,

Будто снег, бела.

По-девчоночьи вдруг прильнула

И отпрянула.

Верь не верь:

Только взглядом шальным стрельнула

И без слова,

Как птица, — в дверь.

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

Время воронки заносит,

Празднует жизнь

Над войною.