Заколдованная рубашка - [36]

Но захочет ли Гарибальди взять их с собой? Ходят слухи, что он особенно придирчиво отбирает на этот раз людей. Правда, у обоих русских сильная поддержка: госпожа Шварц и Александра Николаевна Якоби тоже приехали в Геную и обещают представить их генералу. Это они познакомили Льва и Александра с близким другом генерала — профессором Претори и его дочерью. Нынче обе дамы и профессор уехали спозаранку, чтоб увидеть Гарибальди и узнать, на какое именно число назначен отъезд в Сицилию.

Вот почему Лев Мечников и Александр Есипов с утра явились в сад профессора и с нетерпением ожидают его возвращения.

Пока Мечников, прислонясь к балюстраде террасы, читал письмо Наташи Осмоловской, Александр разговаривал с семнадцатилетней дочерью профессора Лючией. То есть разговаривала главным образом Лючия.

— Эта русская дама с золотыми волосами — ваша родственница?

Глубокие, оттененные мохнатыми ресницами глаза вопросительно и настойчиво смотрели на Александра. Над балюстрадой террасы нависали розовые шапки цветущих тамарисков, и четкие тени лежали на каменных, позеленевших от времени ступенях. Бело-зеленые анемоны нежным ковром устлали землю в саду, душно и сладко пахли золотые крокусы. Генуэзская весна не пожалела красок: густо-синим обвела море, пурпуром — паруса рыбачьих лодок, лиловым — горы на горизонте. И шелковистых щек Лючии тоже коснулась весна, иначе они не были бы такими смугло-розовыми.

— Н-нет, синьора Якоби мне вовсе не родственница, — отвечал с легкой запинкой Александр Есипов.

Его смущала и сердила эта настойчивость. Помилуйте, всего неделя прошла с того дня, как его и Льва привели в этот дом «Ангел-Воитель» и госпожа Шварц, и вот пожалуйте — какая-то семнадцатилетняя смуглянка с растрепанной косой учиняет ему такой допрос!

Однако не отвечать вовсе или отвечать невежливо Александр не мог: он слишком уважал отца этой девушки — смелого и неподкупного человека, о котором с восторгом рассказывали его друзья-гарибальдийцы. Профессор Претори был любимейшим лектором студентов Миланского университета. Он читал лекции по литературе, но лекции эти превращались в проповеди патриотизма и свободы. Претори смело говорил о том, как томится Италия под властью чужаков, как они разрывают на части всю страну, как церковь губит в Италии все живое. Однажды на его лекцию тайно пробрался ректор университета — ставленник австрийцев. Ни студенты, ни профессор его не заметили. В этот день Претори говорил об объединении Италии, о своем друге — Гарибальди.

Внезапно на кафедру поднялась черная сутана, оттолкнула профессора.

— Наконец-то, господин профессор, я сам, своими ушами, услыхал, какие идеи внушаете вы своим слушателям, в каком духе воспитываете молодежь! Сегодня же власти узнают об этом!

Студенты ужаснулись: все понимали, что любимого профессора ждут долгие годы тюрьмы, может быть, пытки, и дочь его и все близкие тоже будут арестованы. Среди студентов были преданные гарибальдийцы. Они помогли бежать старому другу генерала с дочерью сначала в Швейцарию, а потом в Геную. В Генуе был Гарибальди, были друзья, и Претори почувствовал себя в безопасности. Впрочем, за себя он вообще никогда не боялся, его заботила только судьба Лючии. Жена Претори умерла, когда девочке было два года. С тех пор девочка росла, как дикое деревце: одна, без всякого присмотра. Она рано развилась, рано начала думать о мире, который ее окружал. Италию, ее прекрасную и несчастную родину, терзали монахи, священники, австрийцы, французы. Народ голодал, смелых и честных людей, таких, как ее отец, бросали в тюрьмы, казнили. Гарибальди, друг отца, стал ее героем. Лючия готова была рыдать от горя, что не родилась мальчиком: она мечтала сражаться за Италию, за ее свободу. Буйное воображение, пылкое, великодушное сердце, сильный, несдержанный характер — вот какова была девушка, стоявшая на террасе перед Александром Есиповым.

— Послушайте, синьорина Лючия, я же не спрашиваю вас, почему ваш постоянный спутник, ваша тень, этот синьор Датто, если не ошибаюсь, не сводит с вас глаз, — раздраженно сказал Александр.

Лючия нагнула голову, посмотрела на него исподлобья.

— Энрико? Да потому, что Энрико любит меня, — сказала она просто. — А вы… вы… тоже любите синьору Якоби?

Александр краем глаза увидел Льва, который стоял на ступеньках и внимательно изучал бутон глицинии. Слышал ли он?

— Что за глупости вы выдумываете, Лючия! Синьора Якоби — жена известного русского художника.

Шелковистые щеки зарозовели сильнее.

— Правда? А я-то, глупая, думала… Когда она и синьора Сперанца пришли к нам и привели с собой вас и синьора Леоне, я думала сперва, что вы — муж и жена… Вот глупая я!

И с серебристым смехом Лючия бросилась бежать куда-то вниз, в гущу сада.

Александр подошел к Мечникову.

— Смешная девочка! — сказал он ненатуральным голосом.

— Советую вам получше присмотреться к этой девочке, — повернулся к нему Лев. — Не такая уж она смешная. И характер очень своеобычный. Эта девочка еще покажет себя, готов об заклад биться. — Он вытащил из кармана брегет. — Что-то долго нет профессора. Да и дамы наши обещались приехать, а их тоже нет как нет.