Заколдованная рубашка - [15]

— А мы вот кого заставим. — Лев шутливо ткнул кистью в Александра. Мой товарищ, Лука, клялся мне еще в России, что не боится никакой работы и готов взяться за любую.

Александр покраснел. Ему почудился в шутке Льва скрытый упрек. Но где же было ему приложить свои силы? До сих пор они путешествовали, осматривали вместе памятники архитектуры, и Лев как будто вовсе охладел к своему проекту коммуны. Между тем Лука серьезно оглядывал Есипова.

— Синьор, наверное, очень сильный, — сказал он наконец. — Наверное, почти такой же сильный, как мой отец. Но пасти овец надо умеючи. Кто учил синьора? Его отец?

Александру был почему-то неприятен этот разговор. Невольно он вспомнил отца. Несчастные овцы — солдаты, попавшие в руки такого страшного пастуха!

Мечников чутьем угадал настроение товарища и поспешил переменить тему. К тому же из деревни вдруг потянуло запахами свежего хлеба и оливкового масла.

— Ух, как славно пахнет, и до чего же я проголодался! — воскликнул он, принюхиваясь. — Александр, а что, если нам спуститься в селение и поискать там какую ни на есть тратторию?

Александр тоже признался, что голоден. Лукашка, уловив слово «траттория», вызвался проводить их к «дяде Пьетро», который держал в деревне нечто вроде гостиницы с кабачком.

8. Гарибальдиец Пучеглаз

Все трое спустились с холма на деревенскую улицу. В этот утренний час люди были в поле или на виноградниках, и на улице рылись в песке только смуглые голые ребятишки, свиньи да козы. Впрочем, у заведения «дяди Пьетро» — полулавчонки, полухарчевни — какой-то крестьянин в грубой синей одежде, с золотой серьгой в ухе сыпал проклятиями на всю улицу и нещадно колотил палкой невозмутимого белоухого осла.

— Я тебе покажу, как упрямиться, porco Madonna! Я из тебя выбью навеки твою проклятую лень! — вопил он изо всей мочи, аккомпанируя себе ударами палки.

Александр не вытерпел и кинулся на выручку белоухому.

— Не смей его бить! Сей же час брось палку! Перестань, как тебе не стыдно! — закричал он крестьянину.

Тот не спеша оглянулся.

— А я и не знал, что у моего осла здесь родственники, — хладнокровно промолвил он и опять принялся тузить осла, приговаривая: — Кланяйся родственнику, скотина! Благодари родственника за то, что он заступается, проклятый осел!

Лука зафыркал. Однако Александру было не до смеха: он уже собирался вырвать у крестьянина палку и поколотить его самого, как вдруг Лев удивленно и радостно воскликнул:

— Ба! Кого я вижу! Лоренцо! Сам Лоренцо Пучеглаз! Да как ты сюда попал, дружище? Ведь в последний раз мы с тобой виделись как будто у Комо? Помню, помню, как ты чистил у костра свой карабин и клялся продырявить сотню австрийцев… Вот, Александр, рекомендую — Лоренцо, по прозванию Пучеглаз, один из самых преданных бойцов Гарибальди, — наскоро объяснил он товарищу. — Мы с ним очень подружились в Ломбардии, при осаде Комо.

Между тем крестьянин, в свою очередь, вгляделся в Мечникова и просиял:

— Дева Мария! Святые ангелы! Синьор Леоне! Сам синьор Леоне, неустрашимый и непобедимый! Вот это праздник!

Он подбежал и обнялся с Мечниковым, продолжая повторять:

— Какой чудесный день! Какая встреча!.. Ну и повезло тебе, проклятая скотина! — обратился он к ослу. — Счастье твое, что я встретил своего товарища по дракам, а то пошла бы твоя шкура на барабан для Галубардо!

Лоренцо бросил палку, пинком подтолкнул осла к лужку позади траттории и повернулся к обоим друзьям:

— Вот и встретились, синьор Леоне, и встретились-то в нужную минутку!

Александр жадно вглядывался в первого увиденного гарибальдийца. Чуть ли не с первых часов пребывания в Италии он беспрестанно слышал кругом разговоры о Гарибальди и его бойцах. Одни называли гарибальдийцев горячими патриотами и беззаветными героями, другие с негодованием честили их бандитами и разбойниками. Но, как бы то ни было, почти всякий итальянец понимал, что свобода и независимость Италии во многом зависит от Гарибальди и его бойцов.

И вот теперь перед Александром стоял боец Гарибальди. Лицо, высушенное солнцем и ветром, резкие черты, курчавая черная бородка с золотистым отливом. Из-под черного вязаного берета смотрят ярко-черные, очень выпуклые глаза, благодаря которым Лоренцо и получил свое прозвище. Одежда бедная, грубая, на ногах — подбитые гвоздями тяжелые башмаки. Зато в движениях живость, легкость, даже неуловимое изящество. Когда Лоренцо улыбнулся, точно солнце блеснуло — такая это была ослепительная, белозубая, открытая улыбка. Лев познакомил его с Александром как со своим ближайшим другом. Гарибальдиец сжал в своих темных ручищах руки Есипова и сказал полушутливо, полусмущенно:

— Уж вы, синьорино, не обижайтесь, что я породнил вас с моим ослом, только я терпеть не могу, когда вмешиваются в мои делишки. — Он кивнул на тратторию дяди Пьетро: — Зайдем? Надо же отметить такую чудесную встречу!

Три ступеньки, сложенные из дикого камня, вели в низкую и темную комнату с земляным полом. Несмотря на то что жаркое время года было еще далеко, вся комната была полна мух и мушиного жужжанья. Пахло кислым вином и прогорклым маслом. За прилавком в глубине дядя Пьетро, сутулый и рыжеусый, лущил головки чеснока и мурлыкал что-то себе под нос. В распахнутую дверь позади стойки были видны руины античного водопровода полуразрушенная арка, сквозь которую просвечивали небо и четкий силуэт зонтичной пинии — единственного дерева в этих местах.