Заключённый с боевиками ИГИЛ - [9]

Они с братом пытались успокоить Ванду. «Может быть, у него не было возможности позвонить, — предполагали они. — А может, времени на пересадки было слишком мало».

Ваве, которая свободно владела английским языком, было поручено делать телефонные звонки, однако у неё не было определённых инструкций, которым необходимо следовать в случае, если бы я пропал. Всякий раз, когда я путешествовал, я оставлял Ванде информацию об отеле и рейсах. Первый звонок моей жены был нашему пастору. Сразу же наша церковь начала молитвенную цепочку, и разные члены общины подвизались молиться за меня, чтобы к Богу непрерывно возносились за меня молитвы. После Вава предупредила сотрудников «Голоса мучеников», что её отец не вернулся с поездки, а затем позвонила в чешскую полицию. «Мой отец должен был вернуться из Судана, — сказала она, — но он не прибыл в аэропорт. Мы не знаем, что с ним произошло».

Вава и Ванда подали заявление в местное отделение полиции. Офицер попросил подробную информацию о финансах нашей семьи, мою контактную информацию, историю нашей семьи и список родственников, а также о любых связях, которые могли бы помочь найти меня. Наконец, полиция внесла моё имя в список граждан, пропавших без вести, составляемый Интерполом.

Всю ночь члены моей семьи провели в поисках в интернете информации о том, что делать дальше. На следующее утро Вава позвонила в посольство Судана в Вене, однако это не помогло продвинуться вперёд ни на шаг. Она повесила трубку и позвонила в посольство Чехии в Каире, которое также лоббирует интересы Чехии в Судане. Но поскольку была пятница, еженедельный выходной день в правительственных учреждениях Египта, на звонок никто не ответил, поэтому она оставила голосовое сообщение и позвонила в Министерство иностранных дел в Праге. «Наш отец пропал, — сказала она. — Мне нужна помощь».

К удивлению Вавы, в пятницу днём на её звонок ответил посол Чехии в Каире. Он начал расспрашивать подробности, касающиеся моей поездки.

— Что он делал в Судане? — спросил посол. Вава ответила, что я — турист. — Есть ли какие-либо известные вам конфликты, которые могли бы привести к его аресту?

— Мы — христианская семья, — сказала Вава и назвала церковь в Праге, которую мы посещаем. Посол повесил трубку с обещанием раздобыть обо мне какую-либо информацию.

Однако вскоре Ваве пришлось отказаться от прикрытия, что я — турист, потому что Судан не та страна, куда обычно приезжают для осмотра достопримечательностей. Кроме того, было бы странно, что отец уехал в отпуск один, без жены и детей.

В течение дня в перерывах между бесчисленными телефонными звонками Вава и её брат Петр молились вместе с матерью. Мой заместитель из «Голоса мучеников» прибыл к нам домой и сразу же вместе с Вавой принялся звонить.

Они позвонили в отель «Парадис» в Хартуме и узнали, что я отправился в аэропорт на шаттле. Затем вызвонили водителя шаттла, но, поскольку он говорил только по-арабски, они не смогли добыть у него какую-либо информацию. Представитель «Кенийских авиалиний» сообщил, что я зарегистрировался на рейс, но не сел в самолёт.

Моим последним известным местом нахождения был аэропорт Хартума, поэтому моя семья пришла к выводу, что меня, вероятно, не похитили. Теперь Ванда боялась тревожной реальности: я находился под арестом правительства Судана.

7

Сразу после полуночи меня снова пробудили от лёгкого дрёма на диване (в комнате ожидания рядом с кабинетом генерала) и снова повели в комнату для допросов. Я изо всех сил пытался как можно быстрее привести свой разум и тело в режим бдительности. В комнату вошёл офицер с папкой в руках. Он вызвал трёх конвоиров, показал им содержимое папки и подписал документы. Когда я увидел, как он закрыл папку и передал одному из конвоиров, я сразу же понял, что происходит.

«Меня отправляют в тюрьму». Папка, заполненная личными делами и фотографиями тех, с кем я встречался в Хартуме, свидетельствовала о том, что меня не собираются допрашивать только до следующего вылета. Они проделали слишком много работы, чтобы просто задержать меня на несколько часов. Теперь я арестован. И моё пребывание в тюрьме, вероятно, не будет коротким. Мне возвратили чемодан и одежду, однако следователи оставили у себя мои два паспорта, удостоверение личности, водительские права, сумку для ноутбука и её содержимое.

Два до зубов вооружённых конвоира затолкали меня на заднее сиденье маленькой белой Kia. Один из них сел на пассажирское сиденье рядом с водителем, другой — рядом со мной, с автоматом наготове.

Через двадцать минут езды машина остановилась рядом с относительно небольшим невзрачным четырёхэтажным зданием — тюрьмой Национальной разведывательной службы Судана для политических заключённых. Меня препроводили внутрь и передали моё дело начальнику тюрьмы. Так начался медленный процесс поступления в тюрьму.

— Когда вы учились в начальной школе? — спросил чиновник.

Это был странный вопрос, но он меня не удивил. Я знал, что суданский офицер безопасности, скорее всего, попытается собрать как можно больше информации обо мне, моей семье и круге моего общения. Я был знаком с таким видом допроса — он напоминал вопросы, которые обычно задавали арестованным во времена коммунизма в Чехословакии. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы.