Заключённый с боевиками ИГИЛ - [39]

— Алло?

— Это я, Петр! — выпалил я, и мой голос задрожал.

Сердце Ванды встрепенулось, казалось, оно вот-вот выскочит из груди.

— Тебя освободили? — спросила она голосом, исполненным надежды.

— Нет, я нахожусь в тюрьме города Омдурмана и смог тайно пользоваться сотовым телефоном друга. — Я не знал, на сколько минут разговора хватит моих денег, поэтому пытался получить как можно больше информации о своей семье, в то время как Ванда отчаянно жаждала информации обо мне. Я поспешно рассказал ей о своём положении и о том, что я знал, что у Бога есть цель, которой Он собирается достичь через моё заключение. Я слушал её слова, слышал любовь в её голосе, ощущал лёгкость, с которой мы разговаривали, и чувствовал себя так, как обычно во время рутинных поездок в Африку. Я чувствовал себя так, как будто ничего не изменилось, как будто скоро я вернусь домой и встречусь с ней у выхода из багажного отделения аэропорта.

Приобретённый мною кредит подарил мне двадцать чудесных минут. В конце разговора Ванда неохотно повесила трубку. На её лице расцвела радостная улыбка. После нашего телефонного общения она не спала всю ночь, не могла уснуть. Её сердце и мозг были переполнены адреналином, радостью и огромной благодарностью за то, что Господь остался верен нам обоим в этот невероятно трудный период скорби.

* * *

8 августа, через четыре дня после нашего прибытия в эту тюрьму, к нам подошёл надзиратель. «С вещами — на выход», — приказал он. Мы все четверо оставили свои металлические кровати и пластиковые стулья и последовали за ним к грузовику для скота, который, как оказалось, должен был доставить нас в соседнюю тюрьму «Кобер» — тюрьму особо строгого режима, печально известную пытками.

В пункте назначения нас ждали чудесные новости. Поскольку начальнику тюрьмы «Кобер» было известно, что наше дело всё ещё находится в состоянии судебного разбирательства, он отказался принять нас и сообщил, что нам будет разрешено находиться в «Кобере» только после завершения суда. На своей «скотовозке» мы вернулись в мужскую тюрьму города Омдур-мана, где нас встретил шквал сардонического смеха офицеров НСРБ. Судя по выражению их лиц, я знал, что они найдут способ наказать нас за напрасную трату своего времени.

* * *

Три дня спустя, в четверг 11 августа, к нам снова пришёл надзиратель и приказал: «С вещами — на выход». На этот раз мы были уверены, что теперь покидаем это место уже навсегда. Офицеры НСРБ наконец решили выполнить свои угрозы.

Нас погрузили в грузовик для перевозки скота и везли больше часа. Вскоре мои сокамерники поняли, куда мы направляемся — в тюрьму «Аль-Худа», огромный тюремный комплекс, расположенный далеко за пределами города. В отличие от предыдущих тюрем, в которых я уже побывал, где в основном содержались политические заключённые и те, кого обвиняли в менее серьёзных преступлениях, в «Аль-Худу» заключали тех, кто совершили тяжкие преступления, включая организованные ограбления, торговлю наркотиками, жестокое обращение с детьми, изнасилования и убийства. Работая на полную мощность, тюрьма «Аль-Худа» могла вместить до десяти тысяч заключённых.

Я размышлял над тем, что ожидает нас в нашем новом доме посреди суданской пустыни?

20

Водитель отвёз нас вглубь пустыни, примерно в полутора часах езды к северу от Хартума, столицы, и к северо-западу от Омдурмана, его города-побратима. Я выглянул из грузовика для скота и увидел справа от себя, что ровный коричневый пейзаж начинает переходить в три холма — Гебу Аба Мера, Гебель Ме-хиат и Гебель Лейрик. Мы свернули налево на пыльную дорогу, ведущую к большим зелено-белым воротам, въехав в которые оказались в печально известной тюрьме.

Размер тюрьмы «Аль-Худа», отдалённой от всего живого, был огромен. Комплекс состоял из множества больших секторов, каждый из которых разделялся ещё на подсекторы, каждый из которых вмещал четыре камеры. Каждая камера была рассчитана на сто заключённых. Когда нас вывели из машины, я почувствовал, как всё внутри меня сжалось.

Мы все вместе были помещены в переполненную камеру сектора 2, где сразу же начали приспосабливаться к новой среде обитания. Пол был покрыт серой и бежевой плиткой. Несколько рабочих были заняты покраской внутренних стен белой краской.

В полицейском участке «Нияба-Мендола» я часто задавался вопросом, почему Бог дал мне такую огромную привилегию ничего не делать в одиночном заключении, кроме как читать Библию. Ответ на этот вопрос и осознание того, что всё это было частью чудесного плана Господа, наконец-то пришли через три месяца, в тот день, когда я переступил порог «Аль-Худы».

Перевод в эту тюрьму додал к моему горю ещё большее разочарование. Я не только потерял уединение, которое предоставляла мне камера одиночного заключения в полицейском участке «Нияба-Мендола», но позже той ночью я обнаружил ещё и то, что в новой камере было слишком темно, чтобы вообще читать Библию. Однако вскоре я узнал, что Господь приготовил для меня здесь, в пустыне, нечто ещё более захватывающее.

В день нашего прибытия в «Аль-Худу» в нашу переполненную камеру вошли два заключённых с приветливыми, исполненными мира улыбками.