Заклятие горца - [95]

Когда Дэйгис объяснил ей, что Кейон хотел сделать, она выбежала из библиотеки с такой скоростью, на какую ее ноги только были способны. Она также попробовала сбежать и из замка, но Дэйгис догнал и остановил ее, мягко скорректировав ее маршрут наверх в комнату, которую они приготовили для нее.

Она заперлась и с плачем рухнула поперек кровати. В конце концов, рыдая, провалилась в глубокий, опустошенный сон. Хуже всего было то, что все время, пока она рыдала, ненавидя его за то, что он позволил ей заботиться о себе, зная, что умрет, и ничего не сказал ей об этом, несмотря на это, она каждой своей клеточкой жаждала вернуться вниз и сидеть так близко к его проклятому зеркалу, насколько это возможно. Чтобы восстановить ту сильную, нежную связь, которая только что была между ними. Прикасаться к стеклу, если нет возможности дотронуться до него. Согласиться на все, что угодно.

Довольствуясь крохами.

Она подумала о том, что сказала Гвен, еще вчера. У нее были случайные моменты просветления в ее жалости к себе и разъяренном бреде.

Да, конечно же, она видела, как ему не хочется умирать, но он фактически готов был принять смерть после вечности полнейшего одиночества в холодном каменном аду.

Но от понимания этого не становилось, ни грамма лучше.

Однажды она прочла в одном из журналов таких, как «Woman’s Day» или «Reader’s Digest», о медсестре, которая влюбилась в одного из своих неизлечимых больных, мужчину, которому оставалось не больше десяти или двенадцати месяцев, прежде чем его жизнь закончится от одной или другой болезни. Статья ей не понравилась, но она втянулась в нее, как жертва того же самого извращенного обаяния, которое вызывало у людей любопытство к описанию сцен ужасной автомобильной аварии, кровавой и усыпанной похоронными мешками. Тогда она подумала, насколько должна быть глупой эта медсестра, чтобы позволить случиться такому. Она должна была передать его случай кому-то в тот же момент, как почувствовала зарождение любви к нему, и влюбиться в другого мужчину.

По крайней мере, у медсестры был почти год.

Ее неизлечимый пациент имел только четырнадцать дней.

– Пожалуйста, уйди, – сказала Джесси.

– Джесси, я понимаю, что мы знаем друг друга не достаточно хорошо…

– Ты права, Гвен, мы не знаем. Так что, пожалуйста, просто оставьте меня в покое на некоторое время. Ты можешь передать ему, что я не буду смотреть. Я обещаю. – Она подразумевала именно это. Она уважала его желание. Без всякого выражения она подошла к окну, закрыла его на замок, и позволила тяжелому дамасскому драпу споткнуться об средник, разделяющий окно и упасть.

За спиной у нее было тихо.

– Пожалуйста, Гвен, уйди.

Несколько мгновений спустя раздался порывистый вздох, и дверь комнаты с мягким щелчком закрылась.

Лука зарылся пальцами в свои волосы, приглаживая их назад от висков. Подпаленная плоть его ладоней горела, его ногти почернели.

Не смотри на это. Через минуту слабые следы неудачного общения уйдут.

Он хладнокровно переступил через обугленное тело.

Оно воняло, и нужно было убираться из паба.

Направляясь через шикарный, облицованный панелями бар с рядом деревянных стульев, имеющих высокую спинку и обитые кожей мягкие сидения, Лука бормотал себе под нос ряд заклинаний, скрывающих его истинный вид и мужчину, которого он только что спалил, от оживленных завсегдатаев паба.

Столетия назад, татуировки отобрали последки того, что оставалось от его лица, включая уши, веки, губы и язык, делая его слишком запоминающимся для окружающих. Даже его ногти были удалены, чтобы нанести под них татуировку. Его глаза изменились вскоре после того, как он нанес последние черные и темно-красные татуировки в своем носу. Он уступил им свой член и яички перед тем, как нанести их на язык, веки и те чувствительные внутренние носовые слизистые мембраны, хотя к тому времени он уже не чувствовал никакой боли. У людей часто была очень неблагоприятная реакция на лицо мага.

Он не должен был соглашаться встречаться с Гансом в пабе. В последнее время его подчиненные выказывали предпочтение встречаться в общественных местах.

Как будто от этого что-нибудь менялось.

Кейон МакКелтар действительно вернулся в Нагорье. Как Лука и предполагал. Ублюдок хотел умереть в Шотландии. И это тоже Лука предвидел.

Со слов его покойного подчиненного, замок, в котором Горец девятого столетия когда-то жил, был теперь занят Кристофером и Мэгги МакКелтар и их детьми.

Но не этот замок и его жители интересовали его.

Был другой. Тот, о существовании которого он не знал.

Второй замок был построен в удаленной части земель, принадлежащей МакКелтарам в шестнадцатом столетии, годы спустя после того, как он перестал уделять внимание этому скалистому, варварскому небольшому уголку Нагорья. В настоящее время в нем проживали мужчины-близнецы Келтары.

С древними именами.

Дэйгис и Драстен.

Кем, черт возьми, они были и из-под какой чертовой скалы они выползли?

Зеркало находилось в этом замке, таким образом, Ганс предположил, что оно охраняется. Мужчина и женщина, похожие по описанию на Кейона и Джесси С. Джеймс были замечены в магазине Инвернесса. Там Ганс столкнулся с замешательством, типичным после использования «Голоса», но он сумел получить информацию, согласно которой один из неизвестных до этого близнецов Келтар, Дэйгис, уехал в автомобиле, на заднем сиденье которого находилось большое, декоративное зеркало. Продавец вспомнил зеркало, потому что «этот татуированный парень» был одержим тем, чтобы оно не разбилось, переставляя его трижды, и в дополнение укрыл его одеялами перед тем, как разрешить загружать другие вещи.