Заклятие - [30]

— Вы говорили мадам Элле, что видели, как она спит?..

— Нет.

— И ни слова. Ни ей, ни доктору. Но продолжайте за ней наблюдать.

— Почему? — спросила Ронга. — Чего вы боитесь?

— Ничего… Пока ничего. Просто я не хочу, чтобы мадам Элле заболела из-за этого укуса. Упомянула ли она, что намеревается вернуться в Африку?

— Да, как-то…

— Что же она говорила? Вновь Ронга опустила глаза. Я попытался ей помочь:

— Она сказала, что увезет меня с собой, не так ли? Что настанет день, когда у меня не будут связаны руки?

— Да, мсье.

— Хорошо, я с ней поговорю.

Я вышел, решив теперь все расставить по местам, но в вестибюле остановился. С чего начать? Как сформулировать, в чем конкретно я ее обвиняю? Она рассмеялась бы мне в глаза: «Ты, Франсуа, ты обвиняешь меня в том, что я хотела убить твою жену во сне?» Я буду выглядеть смешным. Ронга по простоте душевной была удивлена странным и беспокойным сном Мириам. Но со всеми нами случается, что мы во сне смеемся, плачем, говорим. Сколько раз мне самому снилось, что за мной гонятся, и я стонал, бежал как безумный или падал в бездонную пропасть, а потом просыпался в поту. Элиан, гладя меня по щеке, говорила: «Ты напугал меня, дорогой!»

Стоя на первой ступеньке лестницы, я перебирал все доводы в пользу того, чтобы хранить молчание. О главном я умалчивал, но иллюзий не строил. Мириам внушала мне страх.

Глава 8

— Итак? — сказала Мириам.

— Итак, согласен! Ньете больна, но ее легко вылечить…

— Кто же ее вылечит?

— Ты, разумеется! Если ты вменишь себе в обязанность кормить ее в определенное время и тем, чем полагается, если будешь делать все, что я советовал уже раз двадцать!

— У меня работа!

— Ах, работа!

— Вот как! Ты презираешь то, в чем ничего не смыслишь! Тебя бесит, что я рисую! Это тебя стесняет и унижает! Да, дорогой!… Я это почувствовала уже давно.

— Предположим, — сказал я раздраженно. — Но речь не обо мне! Речь о Ньете!

— Что ж, раз ты ее так любишь, я тебе ее отдаю! Такой уловки я не предвидел и понял, что опять сел в лужу.

— Такая зверюга у меня дома! — воскликнул я. — Ты рехнулась.

— Вовсе нет. У тебя преданная, послушная жена. Ей не придется двадцать раз объяснять, что от нее требуется!

— Пожалуйста, оставь Элиан в покое!

— Хорошо, не сердись, мой милый Франсуа! Раз тебе Ньете не нужна… я ее умерщвлю…

И я был настолько наивен и малодушен, чтобы начать думать: неужели нельзя у меня найти места, куда можно поместить гепарда? Но нет! Мириам старалась уязвить меня, доказать, что я избегаю любой ответственности, что из нас двоих именно я — эгоист! Зверь был лишь поводом!

— Предупреждаю, что я за это не возьмусь!

— О! Я знаю! — произнесла она оскорбительным тоном. — Но я найду кого-нибудь посмелее. И немедленно!…

Она отбросила одеяло и спустила с кровати ноги. Тут же вскрикнув от боли и задыхаясь, свалилась в постель.

— Чертова дура! — произнес я. — Ну, ты не можешь лежать спокойно?.. Покажи-ка мне ногу…

Ей было слишком больно, чтобы сопротивляться. Я насильно снял повязку. На своем веку я немало повидал укусов, но этот выглядел самым омерзительным из всех. Лодыжка распухла, почернела, в кровоподтеках. Клыки гепарда разрезали кожу и глубоко прошли в мякоть. Если бы Том меня вот так укусил, я, не колеблясь, пристрелил бы его. Реакцию Мириам я теперь вполне понимал. Но я не стал бы дразнить собаку! И почти одобрял Ньете, вспомнив, как вела себя Мириам. Я сделал перевязку, ослабив бинты, так как Мург слишком их стянул. Я видел то, что хотел увидеть. Ходить Мириам не могла.

— Я лучше, чем ты, знаю этих животных! — сказала Мириам. — Теперь Ньете слушаться меня не будет! При первой же возможности примется за старое. Я не чувствую себя с ней в безопасности. Этот довод меня поколебал.

— Да нет же, — сказал я расчетливо грубо, — тебе надо обращаться с ней как с животным, а не как с человеком!

— Хищники — те же люди, — пробормотала Мириам, — а я потеряла авторитет.

Еще ни разу Мириам не высказывалась более определенно, все мои подозрения вдруг превратились в уверенность. Ньете ее укусила. Она уничтожает Ньете! Элиан ее оскорбила самим только фактом своего существования, встав между нею и мною, — и ей суждено уйти из жизни! А я превращался в послушное орудие! В противном случае однажды мне будет уготована судьба несчастного Элле. Почему бы нет?

Мириам наблюдала за мной. Она обладала даром входить в мой дом, как тень, тем более способна проникнуть в мой мозг, мои мысли, отгадать, что стала для меня чужой. Именно в эту минуту я осознал: Мириам для меня больше никто! Даже воспоминания о нашей близости потеряли для меня всякий смысл. Мне хотелось бы передать вам то, что я чувствовал, — настолько это важно для последующих событий. Но это не просто! Если хотите, я стал уже отдаляться от Мириам, потому что ее ревность, гордость, то, как она распоряжалась моей свободой, делали невозможными истинно нежные чувства, но она оставалась желанной женщиной, оставалась близким человеком. Теперь же, с того момента, когда я должен был признать, что она способна приводить в движение таинственные силы, вызывающие во мне отвращение, она потеряла для меня свою притягательность, стала другой. Нечто общее, объединявшее нас, вдруг исчезло. Точно так же, как не может быть ничего общего между человеком и пресмыкающимися. Не будь на карту поставлена жизнь Элиан, не скрою, я бы сбежал, ноги моей больше не было бы на острове, как если бы он стал для меня заклятым местом. Я опять, наверное, сумбурно выражаю свои мысли. Но что поделаешь? Мои чувства вам известны, пусть они кажутся вам странными или утрированными, даже ненормальными. В моем страхе было что-то «благоговейное», нечто вроде священного ужаса, который испытываешь, видя чудо того ужаса, который испытывали древние, когда путешественники рассказывали им о чудовищах и циклопах. Что ж, я несколько преувеличиваю! Но полагаю, что верно передал природу своих переживаний. Мириам — такая, какой я ее видел, распростертая на кровати, с изможденным от страданий лицом, — внушала мне страх.