Заклинатель драконов - [98]

— Отгораживайся от Феньки. Мы с тобой немного поиграем.

— Во что? — не сообразила я и только после этого заметила, как темнеют глаза мужа.

Пояснений не последовало.

У герцога Бёме оказалось необычное понятие об играх.

Еще были свежи впечатления нашей первой брачной ночи, поэтому, как только его губы коснулись моих, я судорожно выдохнула, почувствовав сладкую негу внизу живота. Словно толчок к действиям. Приподнялась и, обхватив Ричарда за плечи, слегка надавила, призывая лечь на спину.

Но он вновь сделал все по-своему.

Холодные руки коснулись моих пальцев, заставили их разомкнуться. А затем уверенным движением Ричард обхватил меня за талию и заставил плюхнуться на живот.

— Ты чего? — опешила я.

— Мы играем в игру.

Он уселся у моих ног, сжал бедра и потянул на себя, приговаривая хрипло: «Иди сюда».

Я чувствовала себя слегка растерянной и не имела ни малейшего понятия, что надо делать. Только когда его ладони легли на попу, стало понятно, в чем заключается игра. Ричард провел руками вверх, задирая ночную сорочку, надавил на поясницу, заставляя прогнуться. И продолжил снимать с меня одежду. Как только камиза полетела в сторону, муж собрал мои волосы в хвост и осторожно, видимо опасаясь причинить боль, потянул их на себя, заставив задрать голову. Он прижался ко мне сзади.

А до меня дошло, что нужно делать.

Ухватиться за что-нибудь, пока не опьянела от того, что происходит за закрытыми дверями герцогской спальни.

…время уже близилось к рассвету. Распаленные, тяжело дышащие, вспотевшие, мы совсем не по-благородному распластались поперек кровати. Эмоции готовы были вырваться наружу или смехом, или слезами, но пока я глядела в потолок и с наслаждением чувствовала, как постепенно расслабляются перенапряженные мышцы.

Спать не хотелось совершенно, а думать о том, какой уставшей и невыспавшейся я буду выглядеть сегодня днем, казалось бессмысленным.

— Ричард, — позвала тихо.

— Мм?

— Ведь рано или поздно я стану старой, толстой и некрасивой. Вот что ты тогда будешь делать?

Муж повернул голову — я с трудом различила это боковым зрением.

— То же, что и сегодня. Только накрою тебя простыней.

— Ты очень заботливый муж, — хмыкать уже не осталось сил, поэтому постаралась передать свои эмоции ироничной интонацией.

— А ты очень заботливая жена, — не остался в долгу тот. Правда, иронии в его голосе не было.

— Знаешь, о чем я подумала?

— Мм?

— Симона может что-то знать про того маньяка.

— Ты очень вовремя об этом вспомнила, Марита. — О, вот и ирония! — Давай спать?

— Давай. — Повисла небольшая пауза. А затем я нерешительно попросила: — Ричард, обними меня, пожалуйста.

Его рука тут же протянулась ко мне.

— Иди сюда, — охотно отозвался он.

— Придвинь меня к себе, — не согласилась я.

Мы синхронно повернули головы, озадаченно посмотрев друг на друга. Да, эта ночь была настолько непростой, что под утро оставила нас без сил.

— Ладно, я тебя притяну, а ты двигайся ко мне, — предложил вариант мужчина.

— Ладно.

Слегка попыхтев, я все же устроилась у мужа на груди, закрыла глаза и понадеялась не только на безмятежный сон, но и на то, что завтрашний день станет еще лучше и подарит намного больше приятных впечатлений.

Спрашивать у Симоны про маньяка нам так и не пришлось.

Он сам нас нашел.

Мне было настолько хорошо, что я даже саму себя начала раздражать.

Вместо того чтобы контролировать служанок, которые готовили вещи для предстоящего возвращения в замок герцога Бёме, я расхаживала по поместью и любовалась картинами. Не представляю, что произошло со мной за последние дни, но внутри царили такая гармония и безмятежность, что это даже начинало пугать.

Никогда в жизни не разглядывала картины.

Во мне, конечно, пытались воспитывать любовь к искусству, но ни одна из выставок, на которых мы были с отцом, так и не произвела впечатления. А теперь я завороженно разглядывала работы, которые повесили на эти стены задолго до моего рождения. Раньше как-то не бросалось в глаза, с каким изяществом выведен каждый штрих на огромных полотнах Артрица Кемпельского — известного художника прошлого века.

В то время, когда многие пытались найти новый путь в искусстве, изобрести уникальные техники, он просто писал о любви. Я разглядывала картину «Прогулка», где принц, выехав на охоту с вельможами, восседал на лошади, дерзко глядя куда-то вдаль, словно уже видел будущую жертву. Вот только рука его — незаметно для остальных — сжимала маленькую ладонь мадам Энклер. Его фаворитка при дворе, уже замужняя дама, а потому — запретная любовь.

По меркам столетней давности такой поступок приравнивался к разврату. Принц делал немыслимое и наверняка заработал бы осуждение любого случайного зрителя, ведь если бы их заметили в таком положении, мадам Энклер никогда не избавилась бы от клейма неверной жены и, скорее всего, была бы сослана в монастырь. Я же завороженно разглядывала ее руку и с какой-то странной солидарностью поддерживала поступок принца.

Он просто не мог выдержать.

Наверное, ему было невыносимо видеть ее с мужем, которого мадам Энклер не любила, а потому чувствовала себя несчастной. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, чтобы она улыбалась. От того, как он сжимал ее маленькую ручку, меня бросило в жар. Он ее любил. И возникало впечатление, будто ему все равно, что о них подумают. Он был готов на все, лишь бы провести с ней вместе еще хотя бы секунду.