Наконец все было готово, и оставалось дожидаться намеченной даты.
Утром 29 декабря Валентин Скоков проснулся по сигналу будильника, выполнил гимнастические упражнения, тщательно вымылся под душем и надел свежее нательное белье.
После калорийного завтрака он отправился в районную библиотеку, записался там на абонемент, выбрал учебники по бухгалтерскому учету и расположился с ними в читальном зале за первым столом. До самого закрытия он сосредоточенно листал книги, создавая видимость напряженного мыслительного процесса.
Не заходя домой, Скоков заглянул к соседу по площадке с вопросом о качестве отопления в квартире.
— Да вроде топят. Зайди посмотри, — пригласил тот.
Скоков прошел на кухню, потрогал батарею и высказал свое удовлетворение.
— Ты откуда с книгами? — полюбопытствовал сосед.
Этого вопроса Скоков ждал с нетерпением и принялся излагать подготовленную легенду об освоении новой профессии. Данный тактический ход он спланировал заранее, следуя рекомендациям Штирлица.
«Теперь, если соседа обо мне спросят, он скажет, что приходил Скоков с учебниками, трогал батареи, а затем ушел заниматься, — с удовлетворением подумал он. — Ведь в памяти остается начало и конец разговора».
В одиннадцать ему позвонил брат и условной фразой дал понять, что бомж находится на чердаке в ожидании своей участи. Скоков быстро собрал в спортивную сумку орудия преступления, дополнив их куском капронового шнура и старым байковым одеялом. Оставив включенным свет на кухне, он покинул жилище и направился к станции метро.
На подходе к дому Володи он позвонил из автомата мастеру цеха. Этот звонок дополнял его алиби. Получив ожидаемый ответ касательно зарплаты, Скоков повторил ему свой рассказ о домашнем самообразовании:
— Сейчас чайку попью и снова за учебники сяду, — доложил он.
— А почему у меня тогда номер таксофона высветился? — засомневался мастер.
«Черт, прокололся», — подумал Скоков, от досады сжимая зубы.
— Это у тебя аппарат барахлит, отдай его в ремонт, — ответил он мастеру, повесил трубку и, полный решимости и злости, двинулся к намеченной цели.
Всю роковую ночь большинство жильцов третьего подъезда не смыкало глаз, прислушиваясь к каждому постороннему звуку. Александр Ильич вместе с женой и соседями по площадке спустился к Анне Сергеевне, а Володя, уложив спать своих женщин, погасил свет и устроился возле кухонного окна с огромной кружкой кофе.
Он видел, как в начале первого брат с сумкой в руке зашел в подъезд. Прихлебывая остывший кофе и непрерывно куря, Володя мужественно боролся со сном, в надежде дождаться развязки. Наконец около четырех утра он увидел Скокова, который вышел на улицу и отсутствовал полчаса, а затем вернулся обратно. «Место подыскивал, куда труп спрятать», — решил про себя Володя.
Минут через двадцать Скоков вновь появился перед окном, сгибаясь под тяжестью огромного холщового мешка, в котором отчетливо просматривались очертания человеческого тела. Пройдя вдоль дома, он завернул за угол и выпал из поля зрения.
— Отыгрался хер на скрипке, кончились наши мучения. Ай да Валька! Все без шума и пыли, — порадовался он вслух и завалился спать.
В восемь часов утра наиболее пострадавшие от бомжа побежали наверх, чтобы вдоволь насладиться картиной долгожданного мщения. Чердак был пуст. Остались лишь груда бутылок и тряпье, на котором Журавлев обнаружил свежие пятна крови. Тряпки сгребли в угол и забросали чердачным хламом.
— Это ему вместо надгробного памятника. Собаке собачья смерть, — со злостью произнесла Анна Сергеевна и плюнула на кучу. — Огромное спасибо, Володя, вашему брату, низкий ему поклон и новогодние поздравления. Теперь можно со спокойной душой Степана Яковлевича из ссылки вызволять.
— Да, молодец твой ударник труда. Все сделано на высоком профессиональном уровне, прямо самородок. Мне такие таланты нужны, — сказал удовлетворенный увиденным Кузякин и отсчитал Володе вторую часть гонорара.
Вечером того же дня, нагруженный пакетами с новогодними подарками от соседей, Володя привез брату остаток денег. Тот встретил его в легком алкогольном возбуждении и пригласил в комнату, где красовались на столе недопитая бутылка коньяку и тарелка с наструганной колбасой и дольками шоколада.
— Как настроение, «мокрушник», каяться бежать не надумал? — спросил Володя, передавая Скокову конверт с деньгами. — Говорят, первые дни самые мучительные, легко глупостей наделать, а потом со временем забывается. Если, конечно, не напомнят. Ну, это тьфу, тьфу, тьфу.
— Настроение фиговое. Совесть мучает, — ответил тот, — но вы за меня не волнуйтесь. Я утром в Никольском соборе за упокой души свечку поставил.
— Его или своей?
— А, всех, — махнул рукой Скоков. — Целый день грязь под душем смываю да грехи замаливаю. — При этом он указал настоящую бутылку коньяку.
— Я от тебя, честно говоря, такого не ожидал и, не обижайся только, в удачный исход не верил, — признался Володя. — А настроение я тебе мигом поправлю. — Он принялся вытаскивать из пакетов разнокалиберные бутылки, коробки конфет, фрукты и бюст Дзержинского, подаренный участковым. — Это тебе от соседей к празднику. Феликс, между прочим, тоже с врагами народа беспощадно боролся.
