Закат их любви - [14]

Гюльбахар Махидевран медленно чернела — это видели все, и, в душе, тешились от одной лишь такой мысли. Женщина крупицами теряла влияние, Падишах холодел к ней, ранее столь любимой — и, наверное, дело было даже не в смерти безымянного шехзаде, а в том, что он полюбил Хюррем, что смогла вытеснить Весеннюю розу из мыслей и сердца Сулеймана. От этого Махидевран рыдала в голос, не таясь, и, казалось, старела всё быстрее — не желала, может, жить в таком бесчувственном мире. Мустафа, её единая отрада и радость, уже слишком большой, и слишком любимый всеми, дабы она волновалась. Мехмед, столь маленький и слабый, слишком любим Повелителем — и именно от этого становится действительно неспокойно. Старший не всегда становится наследником, и следующим Султаном — уж тем более, когда он от уже не любимой женщины, навязанной в молодости любви.

Хасеки не могла отравить Хюррем, и не могла приказать избавиться от шехзаде — не видела в этом надобности, не могла пасть столь низко, дабы такое творить. Поэтому слабо улыбалась живым приветствиям новоявленной Султанши, тихо интересовалась здоровьем Мехмеда, и желала ему его как можно больше. Вот только больше терпеть не могла не выносила видеть чужое счастье.

И, к собственному ужасу, рассказала всё однажды Валиде Султан, что как раз отдыхала вместе с дочерью.

— Махидевран, успокойся, наконец! Кого, в конце концов, мой сын привёз с собой из Манисы? Ты ведь была такой прекрасной женщиной, и, хвала Аллаху, мой лев никак не мог натешиться тобой! Что случилось со всем этим? — Валиде сжала тонкие губы в полоску, смотря Султанше прямо в глаза, неким вызовом стараясь пробудить в ней боевой дух, но остались от того лишь жалкие иллюзорные подобия.

— Госпожа… Мне нет больше сил стараться. Сулейман уже не любит меня, я это вижу, а Хюррем вреда причинить не смогу. Я не хочу доживать жизнь брошенной в сырых стенах, как фаворитки! — Гюльбахар поклонилась, смотря на руки Хафсы, на массивные перстни, пестрящие на тонких пальцах, старательно отводя взгляд от лица.

— Успокойся. Это наваждение пройдёт, и он вновь проявит свою любовь, дай Аллах… — Валиде устало прикрыла глаза, понимая отчего-то, что для Махидевран Султан уже пришёл конец. Эти же слова она говорила Фюлане, потом Гюльфем. Настал черёд и Гюльбахар, что была главной женщиной в жизни её сына и так непривычно долго.

Хатидже, читающая очередную книгу, подаренную братом, лишь усмехнулась уголками губ, смотря на Султаншу, и поняла едва не впервые за долгое время, как рада родиться частью династии. Махидевран выглядела отчаянной, даже слишком, в то время как Хюррем цвела. Валиде на такое её замечание лишь сухо добавила, что причина этому проста — когда-то княжна питалась любовью, и от неё и была столь красивой. Эти слова до сих пор были для Хатидже Султан непонятной истиной из уст матери, и лишь сейчас обрели свой смысл.

А розы вянут

Махидевран Султан бросила прощальный взгляд на Топкапы, и забралась в карету, садясь напротив Мустафы, что был излишне радостен от мысли переезда в собственный санджак — важного этапа жизни каждого шехзаде, без исключения… У Повелителя в сердце теперь навсегда женщина другая, а её сердце увяло, обсохло от слёз, и очерствело — единое, что оставалось, так это попытаться вознести к трону наследника. На пути был уже не лишь единый Мехмед — Селим, Баязид, Джихангир, даже Михримах! Они были так любимы Сулейманом, что огонь ревности устраивал в её сердце пожары постоянно — с Мустафой он обходился теплотой, наставлениями и редкими разговорами. Со временем Султанша уж слишком невзлюбила плодовитую Хюррем, теперь уже Хасеки Хюррем Султан, законную жену Повелителя — та отобрала даже её статус, который Повелитель, с любовью глядя на жену, сделал символом благосклонности и пылкой любви, вычёркивая его от имени Махидевран навсегда, будто та и не была Хасеки Султан.

Молоденькая калфа в поддерживающем жесте сжала её дрожащую руку, и за это Махидевран была ей благодарна — нервы, волнения заставили её думать о худшем исходе, лихорадочно вспоминать, что существует Хюррем, и где-то на кромке сознания понимать, что Топкапы она видит едва не в последний раз. Гюльбахар понимает — в следующий раз она сможет вернуться сюда лишь только Валиде Султан, а для этого самому Сулейману стоит умереть, уступая Мустафе престол. И, если всего десяток лет назад она и думать о таком не смела, то сейчас почти желала, видя в этом спасительную соломинку. Лишь это спасёт её сына от закона Мехмеда Фатиха, убережёт её саму, и подарит этой империи вечное процветание.

Паргалы Ибрагим сохранил в своём кабинете яд, данный Махидевран, и, столь ядовито улыбаясь Хюррем, ещё не понимал — не пригодиться тот, первым падёт именно его голова. Но, пока рядом была возлюбленная Хатидже, такая нежная, милая и ранимая, подарившая ему двух замечательных детей — он оставался неприкосновенным зятем династии, что так легкомысленно прекратил думать о будущем. И до переломного момента их судеб ещё было время, и они могли лишь о многом мечтать.

«Я обязательно вернусь сюда, в почти родные стены! Вернусь уже Валиде Султан при Султане Мустафе, и это позволит залечить мне мои раны!..» — Махидевран прикрыла глаза, вслушиваясь в мерный цокот конских копыт, и стараясь не думать о будущем хоть сейчас.