Закат и падение Римской империи. Том 7 - [42]

После того как Иоанн Палеолог избавился от своего неприятного опекуна, он провел тридцать шесть лет беспомощным и, по-видимому, равнодушным зрителем упадка империи. Его единственной сильной страстью была любовь или, вернее, склонность к сладострастию, и этот раб турок позабывал в объятиях константинопольских девушек и женщин о позоре императора римлян. Его старший сын Андроник вошел, живя в Адрианополе, в тесную и преступную дружбу с сыном Мурада Зозом, и двое юношей составили заговор против власти и против жизни своих родителей. Прибытие Мурада в Европу скоро вывело наружу и разрушило их опрометчивые замыслы, и повелитель оттоманов, лишивши Зоза зрения, объявил своему вассалу, что с ним будет поступлено как с участником преступления и врагом, если он не подвергнет своего собственного сына такому же наказанию. Палеолог испугался и исполнил приказание, а из безжалостной предусмотрительности он распространил наказание и на сына преступника, на малолетнего и невинного Иоанна. Но операция была сделана так деликатно или так неискусно, что один из принцев мог видеть одним глазом, а другой только стал косить глазами; оба они были устранены от престолонаследия и заключены в башне в Анеме; а второй сын императора Мануил был награжден за свою преданность тем, что на него была возложена императорская корона. Но по прошествии двух лет буйство латинов и легкомыслие греков привели к государственному перевороту: содержавшиеся в башне два пленника были возведены на престол, а вместо них были заключены в тюрьму оба императора. По прошествии других двух лет Палеолог и Мануил нашли средство бежать; оно было им доставлено магией или ловкостью одного монаха, которого выдавали то за ангела, то за дьявола; они укрывались в Скутари; их приверженцы взялись за оружие, и обе византийские политические партии выказали такое же честолюбие и такую же взаимную вражду, какими отличалась борьба между Цезарем и Помпеем из-за всемирного владычества. Римский мир до того в ту пору сузился, что состоял только из уголка Фракии между Пропонтидой и Черным морем длиною почти в пять миль, а шириною в тридцать; по его размерам его можно бы было поставить наравне с самыми незначительными германскими и итальянскими княжествами, если бы богатство и многолюдность уцелевшей части Константинополя не напоминали о том, что там была столица большого государства. Для восстановления общественного спокойствия было признано необходимым разделить эти обломки империи, и между тем как Палеологу и Мануилу было предоставлено обладание столицей, почти все, что находилось вне городских стен, было уступлено слепым принцам, которые избрали своими резиденциями Родосто и Селибрию. Между тем как Иоанн Палеолог спокойно дремал на своем троне, его страсти пережили и его рассудок, и его физические силы; он отнял у своего любимца и наследника молодую и красивую трапезундскую принцессу, и в то время как слабосильный император старался довершить свой новый брачный союз, Мануил был отправлен с сотней самых знатных греков в распоряжение оттоманской Порты по ее недопускавшему возражений требованию. Эти греки с честью служили в армии Баязида; но в нем зародилось подозрение при известии, что предположено укрепить Константинополь; он стал грозить им смертною казнью; новые сооружения были немедленно разрушены, и мы воздадим Палеологу, быть может, не вполне заслуженную похвалу, если допустим, что это последнее унижение было причиной его смерти.

Немедленно извещенный об этом событии, Мануил втайне и торопливо бежал из Бурсы и вступил на византийский престол. Баязид сделал вид, будто относится с гордым пренебрежением к утрате этого дорогого заложника, и между тем как он продолжал свои завоевания в Европе и в Азии, император вел борьбу со своим жившим в Селибрии слепым двоюродным братом Иоанном, который в течение восьми лет отстаивал свои наследственные права на престол. Победоносный султан наконец пожелал удовлетворить свое честолюбие взятием Константинополя, но он внял совету своего визиря, который предупредил его, что такое предприятие может подвигнуть всех христианских монархов на новый и еще более прежнего грозный Крестовый поход. Его послание к императору было написано в следующих выражениях: "Наш непреодолимый палаш милостию Божией подчинил нам всю Азию и немало обширных стран в Европе за исключением только Константинополя, так как вне стен этого города ты уже ничем не владеешь. Откажись от этого города; выговори себе вознаграждение или страшись для тебя самого и для твоего несчастного народа последствий опрометчивого отказа". Но его послам было приказано смягчить это требование и предложить заключение договора, на который греки согласились с покорностью и с признательностью. Они купили десятилетнее перемирие обязательством уплачивать ежегодную дань в тридцать тысяч золотых крон и скорбели о дозволении публично исповедывать религию Магомета, а Баязид гордился тем, что в митрополии восточной церкви будет жить турецкий кади и будет построена мечеть. Однако неусидчивый султан скоро нарушил это перемирие, принял сторону жившего в Селибрии законного императора и стал снова угрожать Константинополю, а Мануил обратился с просьбой о покровительстве к королю Франции. Его жалобное посольство возбудило сильное сострадание и добилось некоторой помощи, а начальство над отправленными вспомогательными войсками было вверено маршалу Бусико, в котором благочестивое рыцарское мужество воспламенялось от желания отомстить неверным за свой плен. Он отплыл с четырьмя военными кораблями из Эгесморта к Геллеспонту, силою открыл себе проход, который охраняли семнадцать турецких галер, высадил подле Константинополя шестьсот рыцарей и тысячу шестьсот стрелков и сделал своей армии смотр на близлежащей равнине, не обратив никакого внимания на то, как многочисленны греки и какова их военная выправка. Благодаря его прибытию блокада была снята и со стороны моря, и со стороны суши; летучие эскадроны Баязида были принуждены держаться на более почтительном расстоянии, и несколько замков в Европе и в Азии были взяты приступом императором и маршалом, которые сражались рядом друг с другом с одинаковым мужеством. Но оттоманы скоро возвратились в более значительном числе, и по прошествии целого года, проведенного в борьбе, неустрашимый Бусико решился покинуть страну, которая уже не была в состоянии ни уплачивать его солдатам жалованье, ни снабжать их съестными припасами. Маршал предложил Мануилу посетить французский двор для того чтоб лично просить о помощи людьми и деньгами, и посоветовал ему положить конец всем внутренним раздорам, уступив, престол своему слепому сопернику. Это предложение было принято; владетель Селибрии был приглашен прибыть в столицу, и так было в ту пору бедственно положение государства, что судьба изгнанника казалась более завидной, чем судьба монарха. Вместо того чтоб радоваться счастью своего вассала, турецкий султан предъявил свои права на столицу как на принадлежавшую ему собственность, а когда император Иоанн отказался удовлетворить это требование, Константинополь стал более прежнего страдать от бедствий войны и голода. От такого врага нельзя бы было спастись ни просьбами, ни сопротивлением, и варвар поглотил бы свою добычу, если бы не был низвергнут в решительную минуту с престола другим, более его могущественным варваром. Благодаря победе, одержанной Тимуром, или Тамерланом, падение Константинополя замедлилось почти на пятьдесят лет, а эта важная, хотя и случайная услуга заставляет нас включить в эту историю описание жизни и характера монгольского завоевателя.