Закат и падение Римской империи. Том 7 - [29]

В укрепленном городе Демотике, принадлежавшем к числу его наследственных владений, на императора Иоанна Кантакузина были надеты пурпуровые полусапожки; его правую ногу обували его знатные родственники, а левую — латинские вожди, которых он возвел в рыцарское звание. Но даже совершая это мятежническое деяние, он старался проявить свою преданность царствующему дому и приказал провозглашать имена Иоанна Палеолога и Анны Савойской прежде своего собственного имени и прежде имени своей супруги Ирины. Соблюдение этой пустой формальности служило плохим прикрытием для мятежа, и едва ли есть такие личные обиды, которые дают подданному право восстать с оружием в руках против своего государя; но тот факт, что не было сделано никаких приготовлений к восстанию и что это восстание сначала не имело успеха, может служить подтверждением для заявлений узурпатора, что он решился на это предприятие не столько по доброй воле, сколько по необходимости. Константинополь остался верен юному императору; король Болгарский был призван на помощь к Адрианополю; главные города Фракии и Македонии после некоторых колебаний, отказались от повиновения высшему дворцовому служителю, а начальники войск и губернаторы провинций из своих личных интересов предпочли слабую власть женщины и священника. Свою армию Кантакузин расположил шестнадцатью отрядами на берегах Мелана с целью вовлечь в восстание или запугать столичное население; она рассеялась от измены или из страха, а офицеры, в особенности те, которые принадлежали к числу латинских наемников, приняли предложенные византийским двором подарки и перешли к нему на службу. После этой неудачи мятежник-император (он был чем-то средним между мятежником и императором) направился с отборными остатками своих войск к Фессалонике, но ему не удалось овладеть этим важным городом, а его враг великий герцог Апокавк преследовал его и на суше, и на море во главе более многочисленной армии. Во время своего отступления, которое более походило на бегство, Кантакузин был оттеснен от морского берега к горам Сербии; тогда он собрал все свои войска с целью выбрать из них те, которые были достойны или желали разделять его горькую участь. Составлявшие большинство слабодушные люди откланялись и удалились, и отряд преданных Кантакузину людей уменьшился сначала до двух тысяч добровольцев, а в конце концов до пятисот. Краль или деспот, Сербов оказал ему великодушное гостеприимство; но Кантакузин мало помалу низошел с роли союзника на роль просителя, заложника и пленника, и в этой унизительной зависимости нередко дожидался приема у дверей варвара, в руках которого находились жизнь и свобода римского императора. Самые заманчивые обещания не могли склонить краля к нарушению правил гостеприимства; но он скоро стал склоняться на ту сторону, где была сила, и, не причинив своему другу никакой обиды, отправил его в погоню за новыми надеждами и новыми опасностями. В течение почти шести лет пламя внутренних раздоров свирепствовало с изменчивым успехом и с неослабною яростью; преданная Кантакузину аристократическая партия и преданная Палеологам партия плебейская нарушали своими раздорами внутреннее спокойствие городов и обращались за помощью к болгарам, сербам и туркам, которые служили орудиями и для их личного честолюбия, и для их общей гибели. Регент оплакивал общественные бедствия, виновником и жертвою которых был он сам, и, вероятно его собственный опыт внушил ему основательное и остроумное размышление касательно различия в характере войн внешних и войн междоусобных: "Первая, — сказал он, — то же, что внешняя летняя жара, которую всегда нетрудно переносить и которая нередко бывает благотворна; а вторая — то же, что пагубный лихорадочный жар, который безвозвратно снедает в человеческом организме его жизненные силы".

Привычка вмешивать варваров и дикарей в раздоры между цивилизованными нациями всегда была источником позора и вреда, и если она иногда и приносила минутную пользу, зато никогда не могла быть согласована с требованиями человеколюбия и здравого смысла. Каждый из двух соперников обыкновенно взваливал на своего противника ответственность за первую попытку заключить такой унизительный союз, а тот из них, которому эта попытка не удавалась, всех громче порицал дурной пример, которому завидовал и был готов подражать. Азиатские турки, быть может, были менее варварским народом, чем болгарские и сербские пастухи, но по своей религии они были непримиримыми врагами Рима и христианства. Чтоб снискать дружбу их эмиров, обе партии старались превзойти одна другую низостями и щедрыми обещаниями; ловкость Кантакузина доставила ему предпочтение; но помощь иноземцев и победа были куплены дорогой ценой — бракосочетанием дочери Кантакузина с неверующим, пленом нескольких тысяч христиан и появлением оттоманов в Европе, которое было последним гибельным ударом для разрушавшейся Римской империи. Смерть Апокавка, которая была заслуженным, хотя и оригинальным возмездием за его преступления, склонила колеблющиеся весы на сторону Кантакузина. Множество знатных и незнатных людей, которых Апокавк или боялся, или ненавидел, было по его приказанию арестовано в столице и в провинциях, а для их заключения был отведен старый дворец Константина. Чтоб предотвратить их побег и чтоб ухудшить их бедственное положение, было приказано возвысить стены и сузить тюремные камеры, а тиран приходил туда каждый день для того, чтоб ускорить производство работ. В то время как он, оставив своих телохранителей у ворот, наблюдал во внутреннем дворе без всяких опасений или подозрений за распоряжениями архитектора, двое энергичных пленников из рода Палеологов, вооружившись палками и воодушевившись отчаянием, бросились на него и повергли бездыханным на землю. Толпы заключенных огласили тюрьму требованиями мщения и свободы; они разбили свои оковы, укрепили свою тюрьму и выставили в амбразуре голову тирана в надежде вызвать сочувствие народа и милосердие императрицы. Анна Савойская, быть может, радовалась смерти высокомерного и честолюбивого министра; но между тем как она колебалась, не зная, на что решиться, черный народ, и в особенности матросы, взбунтовались по наущению вдовы великого герцога, напали на тюрьму и умертвили всех, кто в ней содержался. Арестанты (из которых большая часть была невинна в умерщвлении Апокавка или не могла ставить его себе в заслугу) укрылись в соседней церкви; они были перебиты у подножия алтарей, так что и в своей смерти чудовище оказалось таким же кровожадным и зловредным, каким было при жизни. Однако только его дарованиями отстаивались интересы юного императора; а оставшиеся в живых его сообщники, не питая друг к другу никакого доверия, отказались от продолжения войны и отвергли все предложенные им выгодные условия примирения. В начале распри императрица понимала, что враги Кантакузина обманули ее, и со скорбью это высказывала; Патриарх внушал ей, что обид не следует прощать, и ее обещание питать вечную ненависть было скреплено клятвой под страхом отлучения от церкви. Но Анна скоро научилась ненавидеть без помощи наставника; она взирала на бедствия империи с равнодушием чужеземки; соперничество другой императрицы внушило ей опасения, и лишь только Патриарх обнаружил склонность к примирению, она стала грозить ему созванием собора и отрешением от должности. Кантакузин мог бы достигнуть решительного успеха, если бы воспользовался неспособностью и раздорами своих противников; но междоусобную войну продлило бессилие обеих партий, и сдержанность Кантакузина не избежала упреков в робости и беспечности. Он мало помалу завоевывал провинции и города, и владения его питомца наконец стали граничить с городскими стенами Константинополя; но обладание одной столицей стоило обладания остальной империей, и, прежде чем предпринять это важное завоевание, Кантакузин хотел расположить в свою пользу общественное мнение и завести в городе тайные сношения. Итальянец Фаччиолати занял вакантную должность великого герцога; флот, гвардия и Золотые ворота находились в его власти; но его скромное честолюбие не устояло против подкупа и сделалось орудием измены; благодаря этому переворот был совершен без риска и без кровопролития. Несмотря на то что у Анны не было никаких средств сопротивляться и никакой надежды на чью-либо помощь, она намеревалась защищать дворец и предпочла бы обратить столицу в пепел, чем отдать ее в руки соперницы. Она уступила настояниям и друзей, и врагов, а победитель, предписывая условия примирения, выразил свою неизменную и ревностную преданность сыну своего благодетеля. Бракосочетание его дочери с Иоанном Палеологом наконец было совершено, и наследственное право его питомца на престол было признано, но управление империей было возложено на десять лет исключительно на опекуна. На византийском троне стали восседать два императора и три императрицы, а всеобщая амнистия рассеяла опасения самых преступных подданных и упрочила их имущественные права. Коронование и свадьба были отпразднованы с единодушною радостью и пышностью, но и радость, и пышность были одинаково обманчивы. Во время последних смут государственные сокровища были растрачены и даже была продана дворцовая мебель; на императорском банкете кушанья подавались в оловянной или в глиняной посуде, и такова была тщеславная нищета того времени, что недостаток золота и драгоценных каменьев был восполнен стеклом и кожей, покрытою позолотой.