Закат и падение Римской империи. Том 6 - [59]

Павликианские реформаторы разбили немало звеньев в церковной цепи, а их свобода расширялась по мере того, как они уменьшали число наставников, по произволу которых мирской разум должен преклоняться перед мистерями и чудесами. Секта гностиков возникла прежде, чем окончательно установились католические верования, а от тех новшеств, которые постепенно вводились в правилах церковного благочиния и в догматах, павликиан крепко охраняли как привычки и отвращение, так и молчание св. Павла и евангелистов. Все предметы, пересозданные магическою силою суеверия, представлялись павликианам в своем настоящем и неподдельном виде. Созданную без помощи человеческих рук икону они считали за произведение смертного художника, искусству которого дерево и холст только и могут быть обязаны своим достоинством или своей ценой. На чудотворные мощи они смотрели как на собранные в кучу кости и прах, у которых не было никакой жизни или никаких достоинств и которые, быть может, не имели ничего общего с тем лицом, которому приписывались. Подлинный и животворящий крест был в их глазах куском или крепкого, или сгнившего дерева, а тело и кровь Христа, кусок хлеба и чаша вина были дары природы и символы благодати. Матерь Божию они лишили небесных почестей и беспорочной девственности, а святых и ангелов не просили исполнять трудные обязанности их заступников на небесах и их защитников на земле. В том, как павликиане относились на практике к Евхаристии или по меньшей мере как они объясняли ее в теории, они обнаруживали склонность отвергать все видимые предметы религиозного поклонения, и, по их мнению, слова Евангелия были крещением и приобщением верующих. Они ничем не стеснялись в истолковании Священного Писания, а когда его буквальный смысл ставил их в затруднение, они искали убежища в лабиринте символов и аллегорий. Они, по-видимому, очень старались разорвать связь между Старым и Новым Заветом, так как в последнем чтили выражение воли Божией, а к первому чувствовали отвращение как к баснословному и нелепому произведению людей или демонов. Нас не может удивлять тот факт, что они отыскали в Евангелии православную мистерию Троицы: но вместо того, чтоб признавать человеческую натуру и действительные страдания Христа, их фантазия приписывала ему небесную плоть, которая прошла сквозь тело св. Девы подобно тому, как вода проходит сквозь трубочку, а распятие на кресте было, по их мнению, призрачным и ввело в заблуждение бессильную злобу иудеев. Такой несложный и духовный символ веры не подходил к духу того времени, а те из самых благоразумных христиан, которые, быть может, были бы довольны, если бы от них требовалось исполнение только тех легких обязанностей, которые налагаются Иисусом и его апостолами, были основательно оскорблены тем, что павликиане осмеливались нарушать единство Божие - этот главный принцип и натуральной, и откровенной религии. Предметом их веры и упований был Отец Христа, человеческой души и невидимого мира, но они также верили в вечности материи, - этой упорной и непокорной субстанции, давшей начало второму принципу, то есть тому деятельному существу, которое создало этот видимый мир и будет пользоваться своим временным владычеством до скончания смерти и греха. Из существования зла нравственного и зла физического возникли два принципа в древней философии и в древней религии Востока; оттуда это учение распространилось между различными сектами гностиков. Касательно свойств и характера Аримана можно указать столько же различных мнений, сколько существует оттенков между богом, соперником и подчиненным демоном, между страстною, бренною натурой и самым чистыми олицетворением зла; но, несмотря на все наши усилия, благость и могущество Ормузда находятся на противоположных оконечностях линии, и каждый шаг, приближающий к одной из них, удаляет в таком же размере от другой.

Апостольские труды Константина Сильвана скоро увеличили число его последователей, и в этом он нашел тайное удовлетворение своего духовного честолюбия. Остатки гностических сект, и в особенности живших в Армении манихеев, соединились под его знаменем; многих католиков он убедил или увлек своими аргументами, и он с успехом проповедовал в странах Понта и Каппадокии, уже задолго перед тем познакомившихся с религией Зороастра. Проповедники павликианского учения отличались лишь своими заимствованными из Священного Писания именами, скромным титулом товарищей пилигримов, суровым образом жизни, рвением или познаниями и репутацией людей, на которых ниспосланы особые дары св. Духа. Но они не были способны желать или по меньшей мере достигнуть таких же богатств и почестей, какими пользовались сановники католической церкви.

Такую противохристианскую пышность они осуждали с горечью в сердце и даже не одобряли назначения старшин, или пресвитеров, считая эти должности за принадлежность еврейской синагоги. Новая секта широко распространилась по малоазиатским провинциям, лежащим на западной стороне Евфрата; шесть из ее главных конгрегаций были представительницами тех церквей, к которым св. Павел обращался со своими посланиями, а их основатель избрал для своей резиденции окрестности Колонии, в том из округов Понта, который славился алтарями, воздвигнутыми в честь Беллоны, и чудесами, которые совершал там Григорий. Удалившись из арабских владений, где пользовался веротерпимостью халифов, Сильван пал жертвой римской религиозной нетерпимости, после того как провел двадцать семь лет в исполнении своей миссии. Благочестивые императоры, редко преследовавшие других, менее гнусных еретиков, осудили без сострадания и не прикрываясь никакими посторонними мотивами как учение и книги, так и личность монтанистов и манихеев: книги были сожжены, а всякий, кто осмелился бы скрыть их или исповедовать изложенное в них учение, был обречен на позорную смерть. Император отправил в колонию Симеона с легальными полномочиями и с военными силами для того, чтобы низвергнуть пастыря и, если окажется возможным, возвратить заблудших овец в лоно церкви. Симеон дошел в своем жестокосердии до того, что поставил несчастного Сильвана перед выстроившимися в линию его последователями, которым приказал убить их духовного отца, если хотят получить помилование и доказать искренность своего раскаяния. Они отказались от такого нечестивого дела; камни выпали из их сыновних рук, и между ними нашелся только один палач, которого католики прозвали новым Давидом и который поразил насмерть этого гиганта ереси. Этот вероотступник, называвшийся Юстом, потом снова обманул и предал своих доверчивых собратьев, а в обращении Симеона можно усмотреть новое сходство с тем, что рассказано в Деяниях св. Павла; подобно этому апостолу, он принял то учение, которое ему было поручено преследовать, отказался от почестей и богатств и приобрел между павликианами славу проповедника и мученика. Они со своей стороны не искали мученической смерти; но в течение стапятидесятилетних страданий их терпение вынесло все, что могло быть внушено религиозным усердием их гонителей, и физическая сила не была в состоянии с корнем вырвать ростки, пущенные фанатизмом и рассудком. Из крови и праха первых жертв постоянно возникали новые проповедники и новые конгрегации, при своей борьбе с внешним врагом они находили время для внутренних раздоров, они проповедовали, вели споры и страдали, а добродетели - конечно, лишь кажущиеся добродетели, - выказанные Сергием во время его тридцатитрехлетних благочестивых странствий, неохотно признаются даже православными историками. Для врожденного жестокосердия Юстиниана Второго служила возбуждением благочестивая цель, и он безуспешно попытался одним разом стереть с лица земли и название павликиан, и всякое о них воспоминание. Благодаря первобытной простоте своих верований и своему отвращению к народным суевериям императоры-иконоборцы могли бы снисходительно относиться к некоторым ложным учениям; но их самих не оставляло в покое злословие монахов и они сделались тиранами из опасения, что их будут обвинять в сообщничестве с манихеями. Именно такой упрек запятнал милосердие Никифора, ослабившего в пользу манихеев суровость уголовных законов, а его характер не допускал предположения, чтобы он мог руководствоваться какими-нибудь более благородными мотивами. Слабый Михаил Первый и суровый Лев Армянин были самыми горячими гонителями, но пальма первенства, без сомнения, должна быть присуждена кровожадному благочестию Феодоры, восстановившей в восточной церкви поклонение иконам. Ее сыщики обыскали города и горы Малой Азии, а льстецы императрицы утверждали, что в ее непродолжительное царствование сто тысяч павликиан были истреблены мечом, висилицей и огнем. Ее виновность или ее заслуга, быть может, была преувеличена до таких размеров, которые выходили за пределы истины, но если вышеприведенная цифра верна, то приходится предположить, что многие из простых иконоборцев были казнены под именем более ненавистных еретиков и что некоторые из них, будучи отвергнуты церковью, поневоле искали убежища в недрах ереси.