Закат и падение Римской империи. Том 6 - [42]

из рода Икшида. Эти варвары, усвоившие религию и нравы магометан, возвысились среди кровавых дворцовых распрей до начальства над провинциями и до самостоятельного владычества; их имена сделались в то время и славны, и грозны, но основатели этих двух могущественных династий сознавали, или на словах, или на деле, тщету человеческого честолюбия. Первый из них, лежа на смертном одре, просил у Бога помилования грешнику, не знавшему пределов своей собственной власти, а второй, среди четырехсот тысяч солдат и восьми тысяч рабов, скрывал от человеческих глаз ту комнату, в которой пытался заснуть. Их сыновья были воспитаны в пороках, свойственных царям, и Аббассиды, снова завладев и Египтом, и Сирией, владели ими в течение тридцати лет. В эпоху упадка их владычества Месопотамия вместе с важными городами Мосулом и Алеппо была занята арабскими князьями из племени Хамадана. Придворные поэты этих князей могли, не краснея, утверждать, что природа создала их лица по образцу красоты, что она создала их язык для красноречия, а их руки для щедрости и храбрости; но подлинное описание возвышения и царствования Хамаданитов представляет картину измен, убийств и отцеубийств. В тот же самый, столь пагубный для Аббассидов период времени персидские владения были снова отняты у них династией Буидов; этот переворот был совершен мечом трех братьев, которые присваивали себе в разных видах названия опор и столбов государства и которые на всем пространстве от Каспийского моря до океана не допускали ничьей тирании, кроме своей собственной. Язык и гений Персии ожили под их владычеством, и у арабов был отнят скипетр Востока через триста четыре года после смерти Мухаммеда.

Двадцатый Аббассид и тридцать девятый преемник Мухаммеда Рахди был последний монарх, достойный титула повелителя правоверных по словам Абу-л-Фида, он был последний монарх, разговаривавший с народом, беседовавший с учеными и выказывавший в расходах на свою домашнюю жизнь богатство и великолепие старинных халифов. После него повелители Востока впали в самую жалкую бедность и выносили побои и оскорбления, обыкновенно выпадающие на долю рабов. Восстание провинций ограничило их владычество внутренностью багдадских городских стен; но в этой столице еще жили бесчисленные подданные, гордившиеся своим прошлым величием, жаловавшиеся на свое настоящее положение и тяготившиеся требованиями государственной казны, которая прежде того пополнялась добычей и налогами, собиравшимися со стольких народов. Свой досуг они тратили на борьбу партий и на споры. Суровые приверженцы Ганбала, прикрываясь личиной благочестия, стали нарушать удовольствия домашней жизни; они врывались в дома и плебеев, и князей, выпускали из бочек вино, уничтожали музыкальные инструменты, наносили побои музыкантам и бесчестили своими гнусными подозрениями тех, кто жил вместе с красивыми юношами. Из двух лиц, занимавшихся одной и той же профессией, одно непременно принадлежало к числу приверженцев Али, а другое - к числу его противников, и Аббассиды были пробуждены из своего усыпления громкими жалобами сектантов, которые не признавали их прав на верховную власть и проклинали основателей их династий. Мятежную толпу можно было сдержать только при помощи вооруженной силы; но кто был в состоянии удовлетворить алчность самих наемников и поддержать среди них дисциплину? Африканские и тюркские телохранители обнажили свои мечи для борьбы одни с другими, а главные начальники войск, носившие название эмиров аль-Омра, заключили в тюрьму и низложили своего государя, не уважив святости ни мечети, ни гарема. Если халифы укрывались в лагере или при дворе какого-нибудь соседнего князя, их избавление было лишь обменом одного рабства на другое, и они с отчаяния взывали к помощи персидских султанов Бундов, которые прекратили распри багдадских партий непреодолимою силою своего оружия. Второй из трех братьев Бундов, Моэзальдовлат, захватил в свои руки светскую и военную власть и из великодушия назначил повелителю правоверных на его личные расходы пенсию в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов. Но в сороковой день после этого переворота, во время приема хорасанских послов в аудиенции и в присутствии дрожавшей от страха толпы, Дайлемиты, по приказанию иноземца, стащили халифа с его трона и отвели в тюрьму. Его дворец был разграблен, а у него самого выкололи глаза; но таково было низкое честолюбие Аббассидов, что они все еще стремились занять вакантный престол, окруженный такими опасностями и таким позором. В школе несчастий изнежившиеся халифы снова стали вести тот суровый и воздержный образ жизни, каким отличались в старину их предместники. Сложив с себя воинские доспехи и шелковые одеяния, они стали поститься, молиться, изучать Коран и предания суннитов, - стали с усердием и со знанием дела исполнять свои духовные обязанности. Народы еще чтили в их лицах преемников пророка, истолкователей закона и руководителей совести правоверных, а слабость и раздоры их тиранов иногда возвращали Аббассидам верховную власть над Багдадом. Но их бедственное положение сделалось еще более невыносимым вследствие военных успехов Фатимидов, - этих действительных или мнимых потомков Али. Эти счастливые соперники, пришедшие из самых отдаленных частей Африки, уничтожили в Египте и в Сирии и духовное, и светское владычество Аббассидов, и воцарившийся на берегах Нила монарх стал относиться с презрением к смиренному первосвященнику, жившему на берегах Тигра.