Закат и падение Римской империи. Том 5 - [38]

В то время как Хосров торопливо готовился к отъезду, он обсуждал с оставшимися при нем друзьями, что следует ему делать — скрываться ли в долинах Кавказских гор или укрыться под палатками турок, или же просить покровительства у императора. Ввиду продолжительного соперничества между преемниками Артаксеркса и Константина ему очень не хотелось появляться просителем при неприятельском дворе; но он взвесил военное могущество римлян и благоразумно сообразил, что близость Сирии облегчит его бегство, а помощь римлян будет самой надежной. В сопровождении только своих наложниц и отряда из тридцати телохранителей он тайно удалился из столицы, пробрался вдоль берегов Евфрата, переехал через степь и остановился на расстоянии десяти миль от Цирцезия. При третьем ночном обходе римского префекта известили о его прибытии, и на рассвете он впустил царственного иноземца внутрь крепости. Оттуда царь Персии был отправлен в более почетную резиденцию, в город Гиераполь, а когда к Маврикию прибыли письма и послы от Ануширванова внука, он скрыл свою гордость и выказал свою благосклонность. Послы униженно напоминали ему о превратностях фортуны и об общих для всех монархов интересах, преувеличивали неблагодарность распространителя вредных принципов Бахрама и в особенности настаивали на том, что интересы самих римлян требуют существования двух монархий, которые держат мир в равновесии и служат двумя великими светилами, оживотворяющими и украшающими землю своим благотворным влиянием. Душевная тревога Хосрова скоро стихла, так как император объявил, что вступится за интересы справедливости и царской власти; но Маврикий из благоразумия отклонил расходы и отсрочки, с которыми было бы сопряжено его бесполезное прибытие в Константинополь. Бесприютному монарху была поднесена от имени его великодушного благодетеля богатая диадема вместе с неоценимым подарком из драгоценных камней и золота; на границах Сирии и Армении была собрана сильная армия под начальством храброго и верного Нарсеса, а к этому главнокомандующему, который по своему происхождению принадлежал к одной с Хосровом нации и был назначен по его выбору, было приказано перейти через Тигр и не вкладывать своего меча в ножны, пока Хосров не вступит на престол своих предков. Это блестящее предприятие было не так трудно, как могло бы казаться. Персы уже раскаивались в пагубной опрометчивости, с которой они предпочли честолюбивого подданного законному представителю рода Сасанидов, а смелый отказ магов освятить узурпацию Бахрама заставил этого последнего взять в свои руки скипетр наперекор законам и предрассудкам нации. Во дворце стали возникать заговоры, в столице мятежи, в провинциях восстания, а безжалостная казнь виновных и внушавших подозрения персов вместо того, чтобы заглушать общее неудовольствие, лишь усиливала его. Лишь только внук Ануширвана развернул по ту сторону Тигра свое собственное знамя рядом со знаменами римлян, к нему стали присоединяться ежедневно увеличивающиеся толпы аристократии и народа, и по мере того, как он подвигался вперед, он с радостью со всех сторон принимал ключи от своих городов и головы своих врагов. Когда Моден избавился от присутствия узурпатора, преданные Хосрову жители подчинились первому требованию Мебода, имевшего под своим начальством только две тысячи всадников, и Хосров принял священные и драгоценные дворцовые украшения как залог их верности и как предзнаменование скорого успеха. После сосредоточения императорских войск, которому Бахрам тщетно пытался воспрепятствовать, спор разрушился двумя битвами; одной на берегах Заба, а другой — на границах Мидии. Римляне вместе с верными персидскими подданными составляли шестидесятитысячную армию, а все силы узурпатора не превышали сорока тысяч человек; оба главнокомандующих выказали свое мужество и искусство, но победа в конце концов осталась за теми, на чьей стороне были численное превосходство и дисциплина. С остатками разбитой армии Бахрам бежал в восточные провинции, омываемые Оксом; вражда к Персии примирила его с турками; но его жизнь сократил яд, быть может, самый сильный из всех ядов — угрызения совести, отчаяние и горькое воспоминание о прошлом величии. Тем не менее новейшие персы до сих пор еще вспоминают о подвигах Бахрама, а несколько изданных им прекрасных законов продлили его бурное и случайное царствование.

Восшествие Хосрова на престол сопровождалось празднествами и смертными казнями, и музыку, игравшую на царских банкетах, нередко прерывали стоны умиравших или изувеченных преступников. Общее помилование доставило бы утешение и спокойствие стране, потрясенной последними переворотами; но прежде чем порицать кровожадные наклонности Хосрова, мы должны справиться, не были ли персы приучены впадать в одну из двух крайностей — или бояться жестокости своего государя, или презирать его слабость. Руководствуясь или мщением, или справедливостью, победитель подверг заслуженному наказанию и восстание Бахрама, и заговор сатрапов; заслуги самого Биндоэса не могли смыть с его рук царскую кровь, а сын Ормузда желал доказать свою невинность и поддержать уважение к священной неприкосновенности монархов. В то время как могущество Рима было в полном цвете, несколько монархов были обязаны своим возведением на персидский престол оружию и влиянию первых Цезарей. Но их подданным скоро внушали отвращение и пороки, и добродетели, усвоенные ими в чужой стране, а непрочность их владычества послужила поводом для народного поверья, что прихотливое легкомыслие восточных рабов с одинаковым увлечением и просило римлян о выборе для них царя, и протестовало против такого выбора. Но славе Маврикия придало новый блеск продолжительное и благополучное царствование его