Закат боярской республики в Новгороде - [2]

По рукам и ногам, в мелочах и в существенном, опутывала князя новгородская, боярская конституция. Охотиться можно было не ближе чем" за 60 верст от города, «звери гонить»-—только летом на Взваде, на Русу ездить —раз в три зимы, на Ладогу — раз в три лета. Находясь у себя в «Суздальской земле», как новгородцы по старой традиции называли Владимир и другие города междуречья Волги иОки, великий князь терял всякую власть в Новгороде — он не мог здесь ни «рядити», ни «волостии... роздавати».

И Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, и последующие великие князья заключали с Новгородом такие договоры, целовали крест «по любви, в правду, без всякого извета».

Сильно отличались новгородские порядки, новгородская «пошлина» (феодальная традиция) от суздальской. Приезжая на берег сурового, величавого Волхова, великий князь попадал в другой мир. Новгородские бояре, подлинные полновластные хозяева города, не зависели от воли и милости великого князя. В отличие от знаменитого Даниила Заточника, современного Ярославу Всеволодовичу мыслителя-резонера, новгородец не мог бы сказать: «Княже мои, господине! Вси напитаются от обилия дому твоего, аки потоком пищи твоея...»

Бояре, члены городской общины, плоть от плоти и кость от кости ее, сами щедро питали себя «от обилия» Господина Великого Новгорода. Не князь, а вече во главе с посадниками давало новгородским феодалам жалованные грамоты на землю. Еще внук Мономаха, великий князь Изяслав Мстиславич, не мог распорядиться селом Витославичами иначе, как «испрошав>: позволение «у Новгорода». Посадники и тысяцкие Великого Новгорода и его концов, руководя вечем, раздавали, земли боярам и монастырям, устанавливали границы феодальных вотчин («а обод тое земли по сей грамоте...»), гарантировали их неприкосновенность («а стоятй за ту землю... посадником, и тысяцким, и бо-яром, и житьим людем...»), определяли крестьянские повинности в пользу Господина Великого Новгорода («давати им поралье посадницы и тысяцкого»). Власть над землями и их податным населением была прочно в руках боярства. Этой властью оно дорожило больше всего — именно эта власть, опиравшаяся на вече, и делала бояр независимыми от далекого великого князя, служила гарантией и источником их собственного богатства, их влияния в самой городской общине, в концах и улицах великого города.

Бояре со своими дружинами с незапамятных времен ходили за данью в далекие северные края, богатые пушниной. Еще во времена Андрея Боголюбского дружина Даньслава Лазутинича билась здесь, за Волоком, с воинами знаменитого суздальского князя. Походы за данью становились все чаще. За Мезень и Печору, до Мурмана и Оби ходили новгородские промышленники, а Подвинье было прочно освоено боярами. По Двине и ее притокам среди богатейших лесных и рыбных угодий на сотни верст тянулись вотчины Селезневых и Лошинских, Горошковых и Онаньиных, Офонасовых и Степановых и других новгородских бояр, перемежаясь с землями зависимых от Господина Реликого Новгорода местных жителей во главе с их старостами. Эти-то вотчины и земли и были главными источниками богатств, стекавшихся в город святой Софии. По рекам и сухим путем нескончаемым потоком шли в Новгород продукты лесных промыслов и даней— ценнейшие экспортные товары. На берегах Волхова соболя и куницы, несметные «сорока» беличьих и горностаевых шкурок попадали в руки ганзейских купцов. Веками заморская торговля Новгорода шла через Ганзейский двор на Торговой стороне. Энергичные немецкие купцы, члены союза ста городов, держали и своих руках всю торговлю Северной Европы. По хмурым волнам Балтики в обмен на новгородскую пушнину шло серебро и золото, бочки дорогого вина, кипы сукна, драгоценности, изысканная утварь, скапливаясь в боярских усадьбах, в подвалах богатых новгородских церквей.

Из поколения в поколение богатело боярство. Уже давно важнейшие должности посадников стали наследственными в немногих боярских фамилиях. Бурлило и шумело новгородское вече, передавая посадничество из одних боярских рук в другие. Посадники сменяли друг друга, боярская власть крепла с каждым десятилетием.

Поход новгородцев на Двину. Миниатюра из Голицынского тома Лицевого летописного свода. Рукопись XVI в.

Не только в далекую Югру и Печору ходили за добычей дружины новгородских «молодцов». «Ездиша из Новаграда люди молодыи на Волгу... того же лета приехаша вси здрави в Новъгород»,— сообщает под 6874 (1365/66) г. новгородский летописец. О целях «поездки» он деликатно умалчивает, но считает нужным подчеркнуть, что она была совершена «без новго-родьчкого слова», т. е. без официального разрешения вечевых властей. По словам того же летописца, воеводами у «людей молодых» были «Есиф Валфромеевич, Василий Федорович, Олександр Обакунович» — хорошо известные в Новгороде представители боярских родов. Для посадников степенных и старых, стоящих у кормила Господина Великого Новгорода, экспедиция на Волгу едва ли была тайной.

Что же делали на Волге «молодыи» удальцы? Об этом можно узнать от другого летописца, московского. «Проидоша из Новагорода Волъгою из Великого полтораста ушкуев с разбоиникы новогородскыми, и изби-ша по Волзе множество татар и бесермен и ормен. И Новъгорад Нижний пограбиша, а суды их, кербаты и павозки, и лодьи, и учаны, и стругы, все изсекоша. И поидоша в Каму, и проидоша до Болгар, тако же творяще и въююще». Московский летописец называет вещи своими именами — в его глазах новгородские «люди молодыи» не более чем разбойники. С этим неделикатным определением трудно не согласиться. Жертвами ушкуйников стали мирные купцы с товарами — и татары, и «бесермены», и армяне. Разграбили они и город Нижний Новгород — форпост Русской земли в Поволжье. Наряду с «кербатами» иноземных купцов «молодцы» из Новгорода рубили и секли русские суда. Точно так же «молодцы» разграбили землю булгар, своего рода буферное государство между Русью и Ордой, и перенесли свои подвиги на Каму... Скупыми, но выразительными штрихами московский летописец нарисовал картину крупномасштабного феодального разбоя — картину, типичную для позднего средневековья и хорошо знакомую не только Русской земле. Теперь понятно, почему новгородский летописец пытается сделать вид, будто бояре не знали, куда это и зачем отправляется с лихими молодцами в полутораста ушкуев предприимчивый Есиф Варфоломеевич: уж очень не хотелось новгородской господе признать свою ответственность за разбой на Русской земле, которую и без того непрерывно разоряли то татары, то литва, то немцы, то шведы, то собственные князья в бесконечных феодальных распрях.