Захват Московии - [168]
— «Кривая Накрутка», «Косая Навёртка»… Гнутка, от biegen.[118]
Алка поняла:
— А, наверно, крутым слесарем был, а потом крепко выпил и наутро, с похмелья, резьбу запорол где-нибудь на колодезном журавле, а мальчишка какой-нибудь шустрый пизданулся в колодец вместе с ведром… А твоя от чего идёт — Боммель, фон-барон?
Я предположил, что от «bummeln», что значит — «болтаться», «шататься». Алка всплеснула руками:
— Гуляка, шатун… Ну ты и дурачок! Мы тебя тут с Наталкой ждем, клиентов на хер посылаем, а ты в Можайске книги смотришь! Лохарик, в натуре! Лузер!
— А, знаю, лузер, проигральщик… Да, я — фон Лузерлох!.. Но Шатунка… Гулянка… А как ласковое от «Фредя»?
Алка задумалась секунд на пять.
— Ну, много… Фреденька… Фредечка… Фредик… Фре-дюнька… Фредюшка… Фредуляшка… Фредулька… Фредулечка… Фредуленция… Фредульчик… Фредяшка-какашка…
А я слушал, открыв рот: вау, немцы, где вы? Одна форма — Fredchen — и всё, а тут… Какой же язык богаче выходит?..
Так, неторопливо, пилась вторая бутылка кенгурятины, которая оказалась крепкой и ударила в голову. Мы начали украдкой касаться друг друга. Я залезал ей под юбку, трогал её за горячие бедра, стал шептать ей в шею, как я хочу видеть её в Баварии, у дедушки Людвига в летней бане, где я в первый раз был с женщиной и где мне всегда хочется… И целовал её ухо в мелком пушке, тянулся к губам, добрался до мясистой груди (вспоминая, как всегда, ту, первую, соседскую молодую вдову, голубоглазую и грудастую: я заманивал её в баню, начинал трогать, целовать, она всё время повторяла «Nein, bitte, nein, bitte!», млела, глубоко дышала, шарила по мне цепкими и сильными пальцами, а потом, заткнув за пояс юбку, стянув трусики и обнажая пышный белый зад, неторопливо вставала на скамью на колени, основательно утаптывалась, упираясь грудью в скамью и двумя руками растягивая ягодицы)…
Мы и не заметили, как из кустов появились два типа, похожие на дворняжек. Очень нетвёрдо ступая и качаясь, они что-то обсуждали (Алка тут же отодвинулась от меня, я напрягся). Вот один, в кепочке козырьком назад, шатаясь, подошел поближе:
— Граждане, не поможете? На билет до мамы не хватает. Вы, я вижу, пьете?
Алка нахмурилась:
— Что было — выпили, вот, если хочешь… — Она показала ему глазами на бутылку в моей руке, на что он презрительно поморщился:
— Я что, нищий? На билет, я сказал, до больной мамы не хватает!
«Я сказааал!» Я встал:
— А чего тебе… необходимо?
— Ты, друг, не хорохорься…
— Я не хорюсь, говорю. — Как назло, из жлобских слов ничего на ум не приходило, кроме: — Переживай!
Подобрался второй, услышал:
— Э, да ты не русский… А ты, шалава? Чего это, а?
Алка встала:
— Идём, Фредя. Чего тебе? Отвали, не то милицию вызову! — погрозила она мобильником и хотела пройти, но ей загородили дорогу:
— Куда, коза? Ты чего это с чурками якшаешься?
— Какой он тебе чурка, балда? Это чистый бундес! Это ты чурка перед ним!
Тип в кепочке смотрел на меня водянистыми глазами:
— Ещё того хуже! Ты чего к нашим бабам пристаешь, немчура? За это платить надо, поняяял?.. Баблооо гони, я сказааал!
И он схватил меня за руку с бутылкой, я дернулся, вырываясь, и случайно попал ему горлышком бутылки куда-то под челюсть, отчего он ойкнул и отшатнулся, хватаясь за воздух и хрипя:
— Ты чего?
Алка, выхватив что-то из сумки, стала пылить струёй второму в лицо, отчего тот, сделав несколько нелепых шагов назад, осел в кусты. Алка хотела перескочить через скамейку, закинула уже ногу, но тип в шапочке ухватил её за ступню.
— Пустить ей! — закричал я. — Я сразу бью! Сюка!
И вдруг увидел в руке у опыленного нож и от страха ударил держащего Алку типа по голове бутылкой. Стекло разлетелось, а тип покатился на землю. Алка, задрав юбку, перелезла через спинку, крикнув:
— Бежим! — и я, откинув осколок бутылки и обогнув скамью, бросился за ней.
Опыленный тип, выпрыгнув из кустов и обогнув скамейку, попытался достать меня ножом, но лезвие только скользко чирикнуло по крепкой лоснящейся куртке, а он не удержался и упал на землю.
Мы пробежали мимо каких-то людей с собаками… мимо стайки детей… мимо зонтов кафе… завернули на большую улицу, где следовало сбросить ход и пойти не спеша. Задыхаясь, мы шлискорым шагом, приходя в себя после бега.
От волнения меня тошнило, я стал мелко-мелко глотать, отчего кислотное мутилово отпустило. Но я чувствовал себя крепко и уверенно: Фредя — молодинец, не побежал, а ударил! И этого дворняжку сейчас, и Стояна в ресторане… Ну и что, надо учиться, если в гимназии не научился, хотя в школе у нас были турки-драчуны и пара хитрых итальянцев, с которыми они всегда дрались, но это было без ножей и большой злобы, скорее из куража… Это хорошее французское слово — «courage». Вот и у меня сегодня — кураж, в голове — раскардак, под рукой — Алка. А в душе гордость — не испугался, а дал по куполу, чисто и реально! Да и какой у него купол?.. Так, голова в шапочке, как у тех стариков, что водку на чердаке варили и других сожгли, за что сидеть Раисе до гроба в Столыпинске…
Алка нежнощупала и гладила мой локоть, отчего было приятно, но гордость мешалась теперь с беспокойством: ведь я видел кровь из-под шапочки на лбу ударенного!.. Опять криминал!.. Что за реверс? Мало было 50 тысяч заплатить? Но что делать — он же нападал? Любой суд оправдает. Да, но… больше квази-Гагарина я видеть не хочу. Да и полковника не желаю! Бежать сейчас, одному! Но он знает рейс, найдет… А тот тип с ножом… Хотел меня в спину ударить, куртка максимычевская спасла — крепкая, битая, путная, спасибо ему и удачи!
Роман Михаила Гиголашвили — всеобъемлющий срез действительности Грузии конца 80-х, «реквием по мечте» в обществе, раздираемом ломкой, распрями феодалов нового времени, играми тайных воротил. Теперь жизнь человека измеряется в граммах золота и килограммах опиатов, а цену назначают новые хозяева — воры в законе, оборотни в погонах и без погон, дилеры, цеховики, падшие партийцы, продажные чины. Каждый завязан в скользящей петле порочного круга, невиновных больше нет. Не имеет значения, как человек попадает в это чертово колесо, он будет крутиться в нем вечно.
Михаил Гиголашвили – автор романов “Толмач”, “Чёртово колесо” (шорт-лист и приз читательского голосования премии “Большая книга”), “Захват Московии” (шорт-лист премии “НОС”), “Тайный год” (“Русская премия”). В новом романе “Кока” узнаваемый молодой герой из “Чёртова колеса” продолжает свою психоделическую эпопею. Амстердам, Париж, Россия и – конечно же – Тбилиси. Везде – искусительная свобода… но от чего? Социальное и криминальное дно, нежнейшая ностальгия, непреодолимые соблазны и трагические случайности, острая сатира и евангельские мотивы соединяются в единое полотно, где Босх конкурирует с лирикой самой высокой пробы и сопровождает героя то в немецкий дурдом, то в российскую тюрьму.Содержит нецензурную брань!
Михаил Гиголашвили (р. 1954) – прозаик и филолог, автор романов «Иудея», «Толмач», «Чёртово колесо» (выбор читателей премии «Большая книга»), «Захват Московии» (шорт-лист премии НОС).«Тайный год» – об одном из самых таинственных периодов русской истории, когда Иван Грозный оставил престол и затворился на год в Александровой слободе. Это не традиционный «костюмный» роман, скорее – психодрама с элементами фантасмагории. Детальное описание двух недель из жизни Ивана IV нужно автору, чтобы изнутри показать специфику болезненного сознания, понять природу власти – вне особенностей конкретной исторической эпохи – и ответить на вопрос: почему фигура грозного царя вновь так актуальна в XXI веке?
Повесть Михаила Гиголашвили открывает нечто вряд ли известное кому-либо из нас. Открывает, убеждая в подлинности невероятных судеб и ситуаций. Сам автор присутствует в происходящем, сочетая как минимум две роли — переводчика и наблюдателя. Давний выходец из России, он лучше въедливых немецких чиновников разбирается в фантастических исповедях «дезертиров» и отделяет ложь от правды. Разбирается лучше, но и сам порой теряется, невольно приобщаясь к запредельной жизни беглецов.Герои повествования не столько преступники (хотя грешны, конечно, с законом вечно конфликтуют), сколько бедолаги с авантюристической жилкой.
Стремясь получить убежище и обустроиться в благополучной Европе, герои романа морочат голову немецким чиновникам, выдавая себя за борцов с режимом. А толмач-переводчик пересказывает их «байки из русского склепа», на свой лад комментируя их в письмах московскому другу.Полная версия романа публикуется впервые.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.