Захват Московии - [135]
— А там, наверно, от него все и подавно перемёр ли, — предположил Максимыч и отправил ещё одну пустую бутылку укрыться в окопе за батареей; потом спросил, как правильно расшифровывается «SS»: — Это просто от «зондер», «особый», но чего «зондер»?..
Я был рад что-то сообщить:
— Ничего чего, не «зондер». «SS» — это «Schutz-Staffel»…
— Чего-чего? «Шутц» понятно — «охрана». А «штаффель»?.. На «штиффель» похоже… Охрана в сапогах, что ли?
— Staffel — это коммандо, отряд… У Геринга был свой полк — авиа, его охрана… оттуда начались называть-назвать…
— Охранная команда, значит… Типа опричнины… А, хитро… Кстати, ребята, надо список вещей на завтра составить, в поездку едем, нет? — сказал Павел Иванович, позёвывая и поправляя рукой что-то во рту, на что Максимыч достал с полок тетрадный лист и огрызком красного карандаша начал царапать:
— Так… Кипятильник… Чай… Колбаску, сыр, хлеб… Белье… Трусы-носки у вас есть? Можно купить в ларьке, у них всё есть…
— Ничего есть… Всё там… чемодан… персидский словарь, электронка… даже щубная зётка… блокнот-словарь… — перечислял я.
Вдруг раздался резкий, какой-то излишне горячий нервный звонок. Послышался скрежет стульев, женский голос крикнул:
— Это Борька, наверно. Я открою!
Щёлкнула дверь. Какие-то тихие разговоры. Вдруг с грохотом распахнулась дверь и в комнате появился Витя-кобурной, за ним ввалился капитан Жирновский.
— Оставаться по местам! Мы из милиции! — сказал зло Витя и, схватив меня за руки, свёл их вместе и грубо защёлкнул холодным жгучим острым железом. — А ну, встал!
Ветераны, открыв рты, сидели не двигаясь. Я осоловело смотрел вокруг. Внутри всё оторвалось и полетело кавардаком.
— Где его вещи? Эта сумка? Эта, спрашиваю?
Максимыч сглотнул слюну:
— Ну, эта… да.
— Да вы чего, ребята? Это же божий человек, немчик учёный, гость, Фредя… — Павел Иванович начал было вставать, но Витя силой усадил его за плечо обратно:
— Сидеть! Руки на стол! Знаем, кто это! — А мне, вставшему со стула, процедил: — Вы арестованы по подозрению в убийстве… К выходу! Жирновский, сумку его!
Капитан только сейчас отдышался, хотел что-то сказать, но Витя уже рывками выдернул меня из комнаты, так что капитан, подхватив мою сумку:
— Эта? Еще чего его было? — разлаписто заковылял следом.
В прихожей я увидел много лиц, но они были как бы слеплены в один ком, и этот ком разными глазами смотрел на меня. Ноги не шли, но Витя толчком заставил переступить порог и удерживал около двери лифта, пока та с дрожанием и железным визгом не стала открываться. Люди стояли в дверях. Капитана не было. Я услышал голос Максимыча:
— Лида, откуда менты?
Женский голос ответил:
— Извините, говорят, немца ищем, мы его друзья…
— Где он там? — не отпуская меня, громко и недовольно спросил Витя.
— Воду пьёт. Идёт, — ответили и расступились, пропуская капитаново брюхо.
Витя, державший ногой дверь лифта, воткнул меня в кабину, за мной втиснулся капитан с сумкой. Пока ехали, все молчали. Вид у них был неприветливый и усталый. Мысли мои мельтешили без выхода: «Ende!»[87] Болели руки в железе, жали ботинки… Когда я пискнул:
— Кого? Куда? — Витя оборвал меня:
— Замолчал! Не положено! — и я замолк, хотя видел, что капитан хотел что-то ответить.
На улице около милицейской машины курил сержант Пьянуркин. Я обрадовался ему, но он не отозвался на моё робкое:
— Доброго дня, друг! — и молча полез заводить машину.
Капитан и я сели сзади, Витя, поправив под курткой кобуру, ввинтился на сиденье рядом с водителем. Садясь, я заметил: с балконов смотрят люди, вокруг машины стоят притихшие дети и тоже смотрят на нас.
— Нельзя… ручники снять — я не убегаю. Болит…
— Да по мне… — отозвался капитан, но Витя отрезал:
— Не положено. В камере снимут…
В камере…
— Я не виноватый, — сказал я, когда машина поехала.
— Не виноват — зачем тогда прятался? — не оборачиваясь, ответил Витя, знаками объясняя сержанту, как лучше выехать с этих проклятых Пулемётчиков на проспект, а капитан укоризненно сказал:
— Три подъезда по пять этажей обошли, пока вас нашли… чуть не умерли…
Откуда они узнали, где эти подъезды, я уже не уточнял: какая разница?.. Может, Алка сказала, хотя я ей не говорил, что я тут… Про ветеранов вообще никто не знал… Странно… Хотя всё равно уже… Поймали. Ловили и поймали…
«Wohin jetzt?.. Ins Gefängnis?..»[88] Внутри всё продолжало рваться. Но вдруг всплыло правило из памятки: если попал в милицию, надо попытаться позвонить…
— Позвонить можно?
— Полковник решит, — отрубил Витя, а капитан не удержался от укоризненного вопроса:
— Как это вы так, а?..
— Что я? Я ничего… Ничего… Что я? Это они, наци, — начал я захлёбываться в словах, но Витя, не оборачиваясь, недобро поглядел в зеркальце на капитана:
— Прекратить лишние базары!
— Да я что, жалко парня…
— Какого? Которого он выбросил, рот разрезав до ушей?
— Кого… рот… резал… Я ничего знаю… в ванной был-сидел…
— Ага, на Марсе, ничего не вижу, ничего не знаю, примус починяю… Слышим каждый день! Здесь поворот будет, не проскочи!
В здании милиции, где я приготовился идти наверх, меня силой свели вниз, в подвал, к знакомой тумбочке, где серьезный человек в синих погонах что-то записал в журнал, а Вите, снявшему с меня наручники, сказал:
Роман Михаила Гиголашвили — всеобъемлющий срез действительности Грузии конца 80-х, «реквием по мечте» в обществе, раздираемом ломкой, распрями феодалов нового времени, играми тайных воротил. Теперь жизнь человека измеряется в граммах золота и килограммах опиатов, а цену назначают новые хозяева — воры в законе, оборотни в погонах и без погон, дилеры, цеховики, падшие партийцы, продажные чины. Каждый завязан в скользящей петле порочного круга, невиновных больше нет. Не имеет значения, как человек попадает в это чертово колесо, он будет крутиться в нем вечно.
Михаил Гиголашвили (р. 1954) – прозаик и филолог, автор романов «Иудея», «Толмач», «Чёртово колесо» (выбор читателей премии «Большая книга»), «Захват Московии» (шорт-лист премии НОС).«Тайный год» – об одном из самых таинственных периодов русской истории, когда Иван Грозный оставил престол и затворился на год в Александровой слободе. Это не традиционный «костюмный» роман, скорее – психодрама с элементами фантасмагории. Детальное описание двух недель из жизни Ивана IV нужно автору, чтобы изнутри показать специфику болезненного сознания, понять природу власти – вне особенностей конкретной исторической эпохи – и ответить на вопрос: почему фигура грозного царя вновь так актуальна в XXI веке?
Михаил Гиголашвили – автор романов “Толмач”, “Чёртово колесо” (шорт-лист и приз читательского голосования премии “Большая книга”), “Захват Московии” (шорт-лист премии “НОС”), “Тайный год” (“Русская премия”). В новом романе “Кока” узнаваемый молодой герой из “Чёртова колеса” продолжает свою психоделическую эпопею. Амстердам, Париж, Россия и – конечно же – Тбилиси. Везде – искусительная свобода… но от чего? Социальное и криминальное дно, нежнейшая ностальгия, непреодолимые соблазны и трагические случайности, острая сатира и евангельские мотивы соединяются в единое полотно, где Босх конкурирует с лирикой самой высокой пробы и сопровождает героя то в немецкий дурдом, то в российскую тюрьму.Содержит нецензурную брань!
Повесть Михаила Гиголашвили открывает нечто вряд ли известное кому-либо из нас. Открывает, убеждая в подлинности невероятных судеб и ситуаций. Сам автор присутствует в происходящем, сочетая как минимум две роли — переводчика и наблюдателя. Давний выходец из России, он лучше въедливых немецких чиновников разбирается в фантастических исповедях «дезертиров» и отделяет ложь от правды. Разбирается лучше, но и сам порой теряется, невольно приобщаясь к запредельной жизни беглецов.Герои повествования не столько преступники (хотя грешны, конечно, с законом вечно конфликтуют), сколько бедолаги с авантюристической жилкой.
Стремясь получить убежище и обустроиться в благополучной Европе, герои романа морочат голову немецким чиновникам, выдавая себя за борцов с режимом. А толмач-переводчик пересказывает их «байки из русского склепа», на свой лад комментируя их в письмах московскому другу.Полная версия романа публикуется впервые.
Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…