Захват Московии - [127]

Шрифт
Интервал

А пельмени как они едят — со сметаной, маслом или уксусом? С чем?.. — начал навязываться ползучий вопрос. На столе еще, наверно, колбаска, и сырок, и салатики всякие… один особо вкусный, «оливье» называется, реально крутой… Мама его «русским салатом» зовёт — Russischer Salat, — а папа — «боливье». А на самом деле надо говорить «оливье», потому что там оливок много… И сальце с батоном… не вопрос… Батон Сталин, батон полковник… Как же без закуски-макуски?.. И пироги, точно, есть, чтобы их съесть… Ау, вкусные!.. Помните, Вы как-то (для нашего семинара «Веселие Руси») попросили студентку Дарью испечь нам пирожки — мы еще разыграли «Красную Шапочку», Виталик был волком, Дарья — Шапочкой, а я — дровосеком, и в конце, в суматохе я, спасая Шапочку, изрядно потрогал упругую грудь Дарьи и даже запихнул ей пирожок куда-то туда, в вырез, на что она крикнула: «Куда масляное суёшь?» А немцы готовить не умеют, нет… Все на диетах помешались… Вот недавно на одном празднике у студентки: вначале — пирог какой-то без яиц, крошится… суп-пюре из протертой тыквы… деревяшка с тремя видами сыра и два багета… Пиво безалкогольное мешалис яблочным соком. А пили цикорий с соевым молоком — для организма полезно… Полезно, но скучно.

А если опоздать в гости — то всего этого может и не быть уже… «Wer spät kommt, den bestraft Herr Gott»[84] — говорит дедушка Людвиг, и это правильно. Но и рано кто приходит, того бог тоже не очень любит — сиди в углу и жди, как буклан в клетке… Нет, лучше поехать. Может, гости придут вообще не сейчас, а вечером? А пока надо будет штаны, туфли… В каком я виде?.. Хаммурапи на шарапи… Стыдно. Мы всегда славились аккуратностью, и вдруг такая чума, в тапочках и штанузах, как негр… как тот животообразный Паша, которому Гитлер очень нравился…

А когда будет одежда — можно сразу в Петербург… сесть на Красное Стремя — и уехать. И чего было в Москву приезжать? Ходил бы по Невскому, пирожки кушал… Нет, Князь-колокол, Гранитная палата, Базилиус-Катедрале… А с Машей вообще анекдот… Чьи шорохи сзади?..

Я осторожно повернулся, но это была кошка. Она со спокойным удивлением посмотрела на меня, дернула пару раз хвостом и удалилась под машины, где её ждала пёстрая подружка. Оттуда понеслось довольное мурчалово. Надо ехать!


Я решительно вышел навстречу одиноко едущему «москвичу». Дверца открылась:

— Куда?

— Доброго вам всего! Мне надо вот сюда. — Я, как немой, показал адрес мрачноватому шоферу в кепи.

— Это где же такое?.. Не знаете?.. — Он нашарил в кармане телефон, отщелкал: — Слушай, Глаш, где у нас улица Пулемётчиков, знаешь?.. А… Это что, в Болвановке, что ли?.. Понял… Ясно… Откуда поворот туда? С проспекта?.. Всё, усёк. Спасибо, отдыхай, — щёлкнул кнопкой и сказал мне: — Тысяча рублей.

— Что так? — помимо желания спросил я, хотя не очень твёрдо знал, сколько это. Просто слово «тысяча» звучит солидно и действует на людей сильнее, чем «миллион»: миллион люди не видели и представить себе его не могут, а тысячи — видели и поэтому могут себе их представить (так объяснил мне мой психотерапевт).

— А далеко ехать. В объезд надо. Там мост ремонтируют уже два года.

— Бабло пилят? Реально?

— Ну. Поехали?

Шофер был молчалив, включил русский шансон и ехал, безучастно пропуская вперед властные джипы и скорые «мерседесы», но с азартом обгоняя «лады» и «жигули». Только один раз сообщил, что ему больше всего нравятся «Audi», когда их начали выпускать, до войны?.. Я ответил, что «Audi» — это не что иное, как старый нацистский «хорьх», «Horch», название которого запретили на нюрнбергском процессе (как и все остальные нацистские знаки, символы, обозначения), американцы захватили завод, а машину переименовали на латынь («horch» — от «hören», «слышать», и «audi» — тоже «слышать», только по-латыни). Так «хорьх» превратился в «ауди».

Шофер уважительно слушал и под конец поинтересовался:

— А многие с ним сотрудничали?

— С кем?

— Ну, с Гитлером.

Я невольно покраснел:

— Да, все… много… А те, кто нет, — убегали в Америку. Что делать — всюду были наци…

— Да, Америка больше всего выиграла в ту войну — туда и бизнес утёк, и евреи, и бабки, и сами наци были спецы по грабежам, заранее много чего спрятали в Америке, особенно Южной… Да и американцы пограбили в Европе будь здоров!

— Спасибо! Буду!

Шофер искоса посмотрел на меня:

— Отец рассказывал, что наши наперегонки с американцами города занимали — кто занял, тот и разграбил…

Что было на это отвечать?.. Русские и американцы не сами по себе в Германию явились… Потом американцы еще сорок лет сидели, дедушка Людвиг всегда пускал слезу, когда мимо американских казарм в Вильямс хаузене ехал-ездил… Нечего было в Московию соваться. Это же не XV век, когда фон Штаден глупые затеи вынашивал, вместе со своим тронутым пфальцграфом… Московию провинцией Эльзаса сделать!.. Это то же самое, что лев будет подчиняться мыши… или мышь — таракану… или таракан — какой-нибудь личинке… Захватить-то ты её, может, и захватишь, а вот как держать потом?..

Шофер чертыхался, застряв у объезда, а я думал, что, может, фон Штаден просто хотел деньги у графа получить, потому и написал эту свою книгу? Наврал там всё, может быть, а деньги у графа за эту ложь кассировал… Еще и план захвата и оккупации Московии приложил… экстра… За экстра ведь платят экстра…


Еще от автора Михаил Георгиевич Гиголашвили
Чертово колесо

Роман Михаила Гиголашвили — всеобъемлющий срез действительности Грузии конца 80-х, «реквием по мечте» в обществе, раздираемом ломкой, распрями феодалов нового времени, играми тайных воротил. Теперь жизнь человека измеряется в граммах золота и килограммах опиатов, а цену назначают новые хозяева — воры в законе, оборотни в погонах и без погон, дилеры, цеховики, падшие партийцы, продажные чины. Каждый завязан в скользящей петле порочного круга, невиновных больше нет. Не имеет значения, как человек попадает в это чертово колесо, он будет крутиться в нем вечно.


Тайный год

Михаил Гиголашвили (р. 1954) – прозаик и филолог, автор романов «Иудея», «Толмач», «Чёртово колесо» (выбор читателей премии «Большая книга»), «Захват Московии» (шорт-лист премии НОС).«Тайный год» – об одном из самых таинственных периодов русской истории, когда Иван Грозный оставил престол и затворился на год в Александровой слободе. Это не традиционный «костюмный» роман, скорее – психодрама с элементами фантасмагории. Детальное описание двух недель из жизни Ивана IV нужно автору, чтобы изнутри показать специфику болезненного сознания, понять природу власти – вне особенностей конкретной исторической эпохи – и ответить на вопрос: почему фигура грозного царя вновь так актуальна в XXI веке?


Кока

Михаил Гиголашвили – автор романов “Толмач”, “Чёртово колесо” (шорт-лист и приз читательского голосования премии “Большая книга”), “Захват Московии” (шорт-лист премии “НОС”), “Тайный год” (“Русская премия”). В новом романе “Кока” узнаваемый молодой герой из “Чёртова колеса” продолжает свою психоделическую эпопею. Амстердам, Париж, Россия и – конечно же – Тбилиси. Везде – искусительная свобода… но от чего? Социальное и криминальное дно, нежнейшая ностальгия, непреодолимые соблазны и трагические случайности, острая сатира и евангельские мотивы соединяются в единое полотно, где Босх конкурирует с лирикой самой высокой пробы и сопровождает героя то в немецкий дурдом, то в российскую тюрьму.Содержит нецензурную брань!


Дезертиры

Повесть Михаила Гиголашвили открывает нечто вряд ли известное кому-либо из нас. Открывает, убеждая в подлинности невероятных судеб и ситуаций. Сам автор присутствует в происходящем, сочетая как минимум две роли — переводчика и наблюдателя. Давний выходец из России, он лучше въедливых немецких чиновников разбирается в фантастических исповедях «дезертиров» и отделяет ложь от правды. Разбирается лучше, но и сам порой теряется, невольно приобщаясь к запредельной жизни беглецов.Герои повествования не столько преступники (хотя грешны, конечно, с законом вечно конфликтуют), сколько бедолаги с авантюристической жилкой.


Толмач

Стремясь получить убежище и обустроиться в благополучной Европе, герои романа морочат голову немецким чиновникам, выдавая себя за борцов с режимом. А толмач-переводчик пересказывает их «байки из русского склепа», на свой лад комментируя их в письмах московскому другу.Полная версия романа публикуется впервые.



Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.