Загубленная жизнь Евы Браун - [3]

Владелец ателье Генрих Гофман рано угадал в Гитлере потенциал политического лидера и культовой личности и заблаговременно утвердился в должности его официального фотографа еще в 1922 году, когда оратор-демагог из НСДАП (Национал-социалистической рабочей партии Германии, вскоре сокращенной до нацистской партии) едва ли казался достойным запечатления. В течение последующих двух десятилетий он отснял два с половиной миллиона фотографий фюрера, создавая всеобъемлющую историю человека и Рейха. К тому же он получал комиссионные с каждого проданного снимка, благодаря чему за десять лет сделался миллионером, а за следующие десять лет — мультимиллионером. «Хозяин и паразит» сосуществовали к взаимной выгоде. Они нуждались друг в друге. Гофман знал это и ревностно охранял свое привилегированное положение.

Ева увлекалась фотографией лет с тринадцати — с тех пор, как получила в подарок свой первый фотоаппарат. Через четыре года она перешла от расплывчатых фотографий смеющихся одноклассниц к более претенциозным снимкам позирующей на балконе семьи с грамотным освещением. Она фотографировала себя (ее неизменно излюбленный объект) перед зеркалом в карнавальном костюме или в новом вечернем платье. Ее отец надеялся поощрить этот маленький талант, а Ева была уверена, что учиться фотографии гораздо увлекательнее, чем прозябать секретаршей в каком-нибудь унылом бюро. «Фото Гофмана» удачно располагалось в центре студенческой и артистической жизни. Добраться до него из дома Ева могла, проехав несколько остановок на трамвае, или, если ей удавалось вовремя встать, — за двадцать минут быстрым шагом. Все это привлекало ее, хотя и не совсем соответствовало ее тайным устремлениям.

Когда Ева Браун пришла устраиваться на работу в ателье к Гофману, ему понравились ее лицо и ее жизнерадостность. На этом шатком основании ее и приняли. Она приступила к работе в начале октября 1929 года в качестве младшей ассистентки и ученицы в ателье и соседней темной комнате. В ее обязанности входило стоять за стойкой, печатать счета, сортировать документы, осваивать процесс съемки и печатать фотографии, выполнять мелкие поручения и время от времени позировать своему работодателю — разумеется, всегда полностью одетой.

Памятный октябрьский вечер 1929 года. Ева работала в ателье всего две-три недели, когда Гитлер прибыл из «Коричневого дома», штаб-квартиры нацистской партии, находившейся чуть выше по Шеллингштрассе, чтобы отобрать фотографии из последней сессии. Он был первым политиком, осознавшим важность создания правильного имиджа, и придирчиво оценивал каждый снимок. Зная о непривлекательности своего носа луковицей и необычно широких ноздрей (усы должны были скрадывать их), он строго контролировал свой образ, решая, каким надлежит его представить немецкому народу, и бракуя всякую фотографию, выставлявшую его в невыгодном свете. С лучших негативов печатались официальные портреты.

Гитлер явился к Гофману под покровом сумерек, незадолго до закрытия. Когда он вошел в ателье, Ева ничуть не смутилась при виде незнакомца, с которым ее начальник был всегда так любезен и предупредителен. Она была воспитанной девушкой, родители и монастырская школа привили ей хорошие манеры. Поэтому она была вежлива с Гитлером, хотя понятия не имела, кто он такой. По-видимому, в тот вечер она рассказала своей сестре Ильзе:

Я залезла на стремянку, чтобы достать папки с верхних полок стеллажа. И тут вошел начальник в сопровождении немолодого мужчины в светлом английском пальто и с большой фетровой шляпой в руках. Они уселись в противоположном конце комнаты. Я поглядывала на них и заметила, что этот тип смотрит на мои ноги. Как раз в тот день я укоротила юбку и немного смущалась, так как не была уверена, что подшила край ровно.

Она спустилась с лесенки, и Гофман подобострастно представил ее: «Наша милая маленькая фрейлейн Ева…» А затем познакомил ее с гостем, которого назвал «господин Вольф». Это был любимый псевдоним Гитлера, составляющая той ауры черного романтизма, которой он так старательно окружал себя.

В служебные обязанности Евы входили проявка, печать и копирование снимков, в том числе и фотографий Гитлера. Она часами стояла под рубиново-красным светом в темной комнате, разглядывая резко пахнущие химикалии, расставляя их вокруг проявочного бачка, наблюдая, как темнеют белые листы фотобумаги, как на них проступает суровое лицо Адольфа Гитлера. Этому твердому неулыбчивому взгляду гипнотической силы предстояло глубоко врезаться в сознание каждого немца. Пока Ева выполняла свою работу, склонившись над бачком и отсчитывая секунды до полного проявления снимка и его бесконечных повторений, черты Гитлера запечатлевались в ее памяти, как водяные знаки на бумаге.

Позже Генрих Гофман описывал Еву, какой она была в то время:

Несмотря на свои девятнадцать лет, она сохраняла в своем облике что-то детское и наивное. Будучи среднего роста, она очень заботилась о своей стройной и изящной фигуре. Голубые глаза на круглом личике, обрамленном темно-пепельными кудрями, — куколка, иначе не скажешь. Безликий тип миловидности с конфетной коробки. <…> Тогда она еще не пристрастилась к губной помаде и лаку для ногтей.