Загубленная жизнь Евы Браун - [150]

Кольцо вокруг Берлина сжималось все сильнее и сильнее… мы держали раненых там [то есть в бункере под рейхсканцелярией], и госпиталь разрастался, принимая уже до пятисот пациентов. К тому времени, как русские заняли многие районы Берлина и неуклонно подходили к центру, почти физически чувствовалось, что конец Третьего рейха приближается.

Бункер до последнего дня функционировал практически безупречно. Благодаря целесообразной планировке, конструкции и грамотно проведенным системам снабжения подача горячей воды не прекращалась, электричество и вентиляция тоже редко давали сбои, даже при самой тяжелой бомбардировке. Многочисленные техники постоянно следили за оборудованием. По замыслу архитектора бункер месяцами должен был обеспечивать людей теплом, освещением, питанием, проточной водой, канализацией, контактами с внешним миром и медицинским обслуживанием. И справлялся с этой задачей великолепно. Он был неприступен.

Карта бункера Гитлера

К апрелю 1945 года Германия день и ночь кипела в преисподней, напоминая видения ада на полотнах Иеронима Босха. Но Гитлер, окопавшийся в рейхсканцелярии, отказывался признать, что победа невозможна, даже с помощью самолетов и бомб, в чудесное скорое появление которых он один продолжал верить. Он ни разу не был в концлагере, никогда не видел, как человека пытают, истязают или загоняют в газовую камеру. Фотографиями предсмертной агонии заговорщиков «кружка Крайзау» он с явным удовольствием любовался только потому, что те пытались убить его.

Еще более оторванный от внешнего мира, он продолжал издавать невыполнимые приказы давно несуществующей армии. Он назначал, смещал и казнил офицеров по настроению. Он бродил по своему подземному царству, поглощая кремовые пирожные. По словам одной из его секретарш, «его страсть к пирожным переросла в патологическое обжорство: раньше он съедал не больше трех в день, а теперь по три раза наполнял ими тарелку». Он все больше привязывался к Блонди и ее пяти щенкам, жившим в одной из пяти ванных комнат бункера.

Здоровье Гитлера продолжало ухудшаться. Ему все труднее становилось ходить, особенно ступать на левую ногу, он часто вынужден был опираться на стены или столы, чтобы не упасть. Он стал вспыльчивым и неуправляемым. Морелль, сам закоренелый морфинист, регулярно колол Гитлеру какие-то возбуждающие средства, и его поведение — внезапные перемены настроения, периоды кипучей энергии, сменяющиеся инертностью и сомнамбулизмом, — указывало на зависимость от морфия. Никто не знал, чем именно Морелль пичкает Гитлера, а сам он не разглашал подробностей другим врачам, наблюдающим фюрера.

Гитлер и Ева все еще тешили себя иллюзией совместного будущего. Таким образом они пытались защитить друг друга: он с притворным оптимизмом, она с притворной бесшабашностью. Они поговаривали о том, чтобы отойти от дел и уехать в Линц, где частично прошла юность Гитлера, и вести тихую жизнь в уютном баварском домике. Втайне

Ева мечтала сыграть главную роль в фильме о самой себе. Гитлер мечтал показать миру германскую культуру и цивилизацию. Архитектор Герман Гислер, занявший место Шпеера, когда тот стал министром вооружения в 1942 году, соорудил макет великолепного города, в какой Гитлер планировал превратить Линц: монументальный оперный театр, самый большой и лучший в Европе, огромные музеи и картинные галереи, заполненные произведениями идеализированного «тевтонского» искусства, которым так восхищался фюрер, а также мускулистыми аллегориями старых мастеров, изъятыми у немецких евреев и из частных коллекций по всем европейским странам. На современный взгляд, город будущего Гитлера — это диктаторская архитектура в худшем из своих проявлений. Необъятные гранитные здания, широкие мраморные лестницы, высокие мраморные колонны, увенчанные угловатыми мраморными орлами, восходящие ряды знамен со свастиками — зрелище воистину тоскливое. Гитлеру очень понравилось. Он распорядился водрузить макет на стол в рейхсканцелярии и часами любовался им.

Гитлер очень редко поднимался наверх в свой полупустой кабинет в полуразрушенной канцелярии. 15 апреля Ева покинула свои апартаменты на втором этаже и перевезла все вещи в три тесные комнатушки по соседству с ним, заявив, что здесь она и останется. Альберт Шпеер, несколько раз посещавший бункер, почувствовал, как его дружеская симпатия к Еве перерастает в глубокое уважение. «Я не раз пытался убедить ее покинуть Берлин. Она мне так нравилась, я хотел уберечь ее». Трижды он предлагал ей места в самолетах, все реже вылетавших из города. «Она упорно отказывалась и в конце концов с сияющей улыбкой велела мне прекратить докучать ей».

Мало кто из ближайшего окружения Гитлера дожил до сегодняшнего дня и может поведать о тех роковых неделях. Те, кому удалось выбраться из бункера, не жалея сил, расхваливали мужество, стойкость и чуткость Евы. Шпеер рассказывал впоследствии, как восхищался «ее достоинством, ее почти веселым спокойствием» в те роковые дни. Николаус фон Белов, адъютант Гитлера по Люфтваффе и один из немногих его помощников, не вызывающих отвращения, тоже поражался ее спокойному, доброму расположению духа. «Она отлично приспособилась к жизни в бункере. Она всегда была опрятно, красиво одета, неизменно ласкова и внимательна ко всем. Она ни разу не дрогнула до самого конца, ни разу не выказала слабости». Что это, если не