Загубленная любовь - [84]

. Он для меня — всё. Я не чувствую в себе цельности, и Рампа говорит, что я разделена и стою сама против себя. Я готова к смерти; Рампа говорит, что смерть — лишь иллюзия. Я пока не разумею, но Рампа принесёт мне Истину. Завтра я сяду писать «Фантастический полёт», хронику моего путешествия с гуру Рампа в год тысяча девятьсот семьдесят четвёртый Господа нашего. Боже, научи меня быть орудием Любви Твоей. Позволь любить только во имя твоё. Любовь порождает любовь. Что отдаёшь, то и получаешь. Я должна научиться терпению и стойкости. Должна научиться, как обращаться с орудиями; должна помнить, что гораздо важнее узнать рецепт, чем эффект. Любовь превыше времени и пространства. Любовь — это всё… Ллойд, если ты прочтёшь это, когда меня уже не станет, помни, что я тогда буду в месте гораздо лучшем, чем то, в котором я жила.

Послесловие Ллойда О'Салливана: выдающаяся наркоманка

Она (мама), Джилли О'Салливан, умерла в квартире дома 104 по Кембридж-гарденс 2 декабря 1979 года; в 6 утра в воскресенье, 3 декабря, её обнаружила мёртвой в кровати Мэриен Мэй — так записано в протоколе. Власти, похоже, практически спустили на тормозах расследование обстоятельств её смерти — в деле необычайно мало официальных данных. Пол Уэйд, сотрудник коронерской службы, который проводил опознание тела моей мамы, а потом расследование, видно, ни на шаг не отклонялся от того, чтобы расценивать все обстоятельства её кончины как не вызывающие подозрений. В составленном им протоколе почему-то опущено, что Мэриен Мэй смогла попасть в её (мамину) квартиру в цокольном этаже, потому что входная дверь, ведущая прямо в помещение, была открыта. Пожалуй, излишне уточнять, что она (мама) терпеть не могла холода, и не в её привычках было оставлять в декабре входную дверь открытой. Это, и ещё то, что она была обнаружена в постели обнажённой, определённо даёт основания подозрения, что её смерть произошла при тёмных обстоятельствах. В ходе своего беглого расследования коронер Уэйд разговаривал только с двумя из её (маминых) подруг, но обе они, и Мэриен Мэй, и Неола Шотт, точно знали, что за три недели до смерти она прошла курс лечения от героиновой зависимости. Несмотря на это, коронер Уэйд предпочёл использовать мошенническое заявление мамы от 1975 года на вакансию социального работника в Вестбурнском проекте как убедительное доказательство того, что ко времени её смерти употребление наркотиков давно осталось для неё в прошлом. Большинство копов, работавших в западном Лондоне в конце семидесятых, узнали бы в первом рекомендателе, подписавшем этот документ, одну из главных фигур местной наркокультуры — да одно только имя Алекса Трокки должно было вызвать у коронера Уэйда подозрения насчёт того, было ли данное заявление правдивым. Как этот документ вообще попал в руки коронера Уэйда — об этом я могу только догадываться, но поскольку он не был возвращён её (маминым) родным, остаётся считать, что он не был обнаружен среди бумаг в квартире. Действительно — её (мамин) дневник, который даёт свидетельства тому, что она продолжала употреблять героин, был при ней, когда она умерла, тогда как большинство других её вещей на момент её смерти находились у родных и друзей. Предоставляю читателям сделать собственные выводы о том, почему коронер Уэйд оказался достаточно настойчив в поисках двусмысленного, фальшивого и устаревшего документа, который окончательно убедил его в том, что в последние годы перед смертью она (мама) не употребляла наркотики — в то время, как более свежим, доступным, но говорящим об обратном письменным свидетельствам значения придано не было. Одним из итогов расследования Уэйда было то, что не было проведено токсикологического анализа тканей её (маминого) тела, хотя на самом деле обстоятельства её смерти безусловно требовали такой экспертизы. Если б её сделали, результаты практически наверняка сильно повысили бы вероятность подробного дознания по факту её (маминой) смерти.

Некоторые из её (маминых) друзей считают, что она умерла от случайного передоза героина, тогда как другие, включая Джордано де Холштейна, уверены, что её убили. К сожалению, де Холштейн скончался от рака несколько лет назад, и спросить об этом его самого уже невозможно. Неола Шотт (о ней упоминается в заключении коронера) утверждает, что содержание этого заключения её поразило — а Мэриен Мэй, у которой было юридическое образование, была просто ошеломлена им. Обе они знали её (маму), поскольку тоже были членами церкви Божественного Просветления; ни одна из них никогда не употребляла наркотики внутривенно. Согласно официальным источникам, она (мама) умерла от естественных причин, а именно бронхопневмонии. Поскольку после смерти в лёгких всегда обнаруживаются изменения, бронхопневмонию часто указывают как причину смерти в тех случаях, когда ничего другого установить не удаётся — или в тех, когда позиция властей по каким-либо причинам требует, чтобы расследование было поверхностным. Банально объявлять, что смерть явилась результатом отказа одного из главных органов — а с официальной точки зрения коронерское расследование должно бы выявлять всю цепочку событий, которые привели к фатальному исходу, а не ограничиваться непосредственной причиной смерти. Бронхопневмония «вообще» может быть причиной смерти только престарелых или бездомных. В конце семидесятых власти прекрасно понимали, что смерть от бронхопневмонии очень часто вызвана передозом. В таких случаях закон требует, чтобы все обстоятельства были тщательно расследованы, и если причиной смерти стал передоз, необходимо дополнительное расследование: произошло это случайно, или было самоубийством, или же это чьи-то грязные дела. Аутопсию