Загробная жизнь - [2]

Можно всю жизнь прожить без Христа и без христианского учения. Можно не верить в христианское учение, можно без Христа сделать свою жизнь легкой и приятной; но нельзя без Него пройти через мрачную долину смерти и еще менее – через Страшный суд. Неверие старается скрыть это и от себя, и от других, выставляя свои, якобы, «убеждения», что «там», на «том свете» не может быть ничего страшного, вроде «ада» и «вечного мучения»… Но если можно скрыть от людей свой страх и свое опасение перед вратами смерти и будущей жизни, то это еще не значит их уничтожить, а тем более доказать, что ни ада, ни вечных мучений не существует. У более откровенных и честных из неверующих бывают такие часы и минуты, когда они свободно раскрывают пред людьми борьбу и скорбь своего сердца… Из сердца и совести многих тысяч Неверов нередко вырывается восклицание: «А что, если то что говорит Евангелие, это правда?» И это боязливое восклицание мы слышим в их шумном весели и в их насмешках и глумлениях над религией, и в их убежденных речах неверия. На все это можно сказать только одно: да, Евангелие говорит правду, в нем заключается Божественная истина, о которой говорит Иисус Христос: «Мое учение не Мое, но пославшего Меня. Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении – от Бога ли оно».

Нужно заметить вообще, что в предметах веры безопаснее меньше умствовать и больше верить: смиренное признание своего невежества иногда лучше знания. Пытливость человеческого ума с его гордыми притязаниями на «разоблачение» тайн веры, собственно, страшна не для небесной истины, ибо она выше всякого мудрствования, а для тех, которые злоупотребляют разумом. Восставать против небесного учения сомнениями и прекословиями – значит метать стрелы в небо: небо не страшится от них ран и поражений и не имеет нужды отражать их; они опасны для тех только, которые пускают их над своими головами.

Заметьте – неверующие всегда желают умереть внезапно, вернее избежать смерти через смерть бессознательную. Такое желание – или ощущение ужаса, или ощущение тупого отчаяния, скрытое под маской равнодушия. Во всяком случае, такая смерть есть результат жизни бессмысленной. Насколько легка, спокойна и радостна смерть истинно верующих христиан (вчитайтесь и вдумайтесь, как умирали наши праведники!), настолько она страшна и мучительна для неверующих или для людей, взявших свою веру не из Божественного Откровения.

Лев Толстой, например, создал свою особую веру и ему пришлось на 82 году жизни предстать самому со своей верой пред лицом смерти и умер он… жестоко и трагично. Это потому, что религия, которую он создал, была не прочная, призрачная религия. Она была лишь временной формой его успокоения. Он и перед смертью все еще искал Бога, не будучи доволен своей религией. Несомненно, что в последние годы он упорно думал о смерти, но… почвы под собой перед этой надвигающейся на него смертью он не чувствовал. Непрочность его религиозного мировоззрения была характернейшим свойством его рационалистической философии. Так, например, за два дня до ухода своего из Ясной Поляны, т.е. 26 октября 1910 года, в письме своем Черткову, высказывая свои воззрения на настоящую и будущую жизнь, прибавляет: «Иногда это мне кажется верным, а иногда кажется чепухой».

Но смерть захватила его врасплох, когда он не нашел еще истинной веры. Чтобы понять трагичность смерти Толстого, надо прежде изучить сущность его религии: он создал своего бога и бога безличного. Его понятие о Боге расплылось в отвлеченность. Толстой отвергает Христа, как Бога, отвергает Божественное Откровение. По Толстому, каждый человек познает в себе Бога с той минуты, как в нем родилось желание блага всему существующему. Такому человеку не нужно откровение свыше, он сам может быть своим откровением, им движет гордость, и гордость чисто сатанинская! По учению христианскому, религия берет свое начало в Откровении, исшедшем не от людей, а от личного, единого Божества; религия эта имеет свой источник в Иисусе Христе, а у Толстого, в его религии, центр тяжести – в человеке. Толстой 30 лет трудился над созданием своего религиозного миросозерцания, изучал Конфуция, Сократа, Зароастра, Марка Аврелия и… совсем не знал нашей святоотеческой литературы, целого ряда великих мыслителей, не имел понятия, что была за книги «Добротолюбие», что за философы были св. Исаак Сирин, св. Ефрем Сирин, св. Авва Дорофей и другие, создавшие наших русских святых.

Та же гордость мешала Толстому открыть признавать свои заблуждения, так сказать, покаяться всенародно, но в тайниках своей души он сам не уверен был в том, что писал о Христе и религии, только мужества не хватило сознаться в этом пред лицом всего мира. Учение свое, в котором Толстой называет веру в Св. Таинства «лжеучением», Толстой решил обнародовать в 1897 году с целью дать «полезное людям», а между тем, в 1904 г., после этого издания, когда умирал его брат Сергий и в предсмертные минуты решил приобщиться, то Толстой неожиданно для всех выразил самое горячее сочувствие этому решению и сам хлопотал о приведении этого решения в исполнение.