Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачева - [45]

Он умел тонко подлаживаться под коллег по Политбюро, учитывая их “ранг", прихоти, тщеславие и делая скидку на свою, слишком специфическую “кагэбэшную" окраску. Например, всякий раз, когда нужно было поговорить с Громыко, чье расположение он старался завоевать и удерживать, Андропов не приглашал его в КГБ и не встречался с ним на нейтральной почве, а сам заезжал в МИД. Он вел себя среди них, может быть, слишком униженно, но такие жесты со стороны начальника КГБ чрезвычайно льстили партийным сотоварищам.

Была еще одна черта, которая невыгодно отличала Андропова от других членов Политбюро и самого Брежнева и которую ему, при их остром соперничестве друг с другом по поводу любых личных достижений, не раз ставили на вид, к чрезвычайному его уязвлению. Официально он был самый невежественный: никто не стоял ниже его по уровню образования.

Молодость Андропова пришлась на 30-е годы, когда по всей стране, включая станцию Нагутскую Ставропольского края (на Северном Кавказе), где он родился за месяц до начала первой мировой войны, произошла настоящая культурная революция. Техническая реконструкция народного хозяйства завершена, число учащихся, в основном из рабочих и крестьян, в высших учебных заведениях выросло в пять раз по сравнению с 1913 годом. То было время острой нужды в высших технических кадрах, и ленинский возрожденный призыв “Учиться, учиться и учиться!" с идейной порывистостью раздавался во всех концах страны. Его энтузиастически подхватили все до одного будущие коллеги Андропова по Политбюро, даже те, кто был к тому времени не так уж и молод. Дмитрий Устинов окончил Ленинградский военно-технический институт, а Алексей Косыгин — Ленинградский институт текстильной промышленности. Николай Подгорный, как и Андропов, был поначалу комсомольским вожаком, но в отличие от него — без отрыва от учебы. В 1926 году он окончил рабфак, а в 1931-м — Киевский технологический институт пищевой промышленности. Даже казах Кунаев, из более отдаленной и глухой национальной окраины, чем Ставропольский край Андропова, оказался чуток к зову времени и прогресса и в 1936 году вышел инженером из Московского института цветных металлов и золота. В те же 30-е годы Николай Тихонов — выпускник Днепропетровского металлургического института, в котором учился вместе с Брежневым и будущей его женой Викторией. Да и Никита Хрущев, бывший руководитель страны, при котором состоялся венгерский дебют Андропова, хоть и не мог, по возрасту, непосредственно откликнуться на ленинский настоятельный призыв, воспринял лозунг как неисстребимо привлекательный для своей пытливой и дотошной натуры. Окончив донецкий рабфак, а затем в Москве — Промышленную академию, он всегда болезненно ощущал недостаток этого номинального образования и старался “добрать" всюду, где только мог, особенно в области сельского хозяйства: здесь он даже пытался перенять опыт американских фермеров в надежде поднять с его помощью производительность советских колхозников. Не говорим уже о таких столпах учености из Политбюро, как Ар-вид Пельше — историк, член-корреспондент Латвийской Академии наук, или Михаил Суслов — с набором оконченных им учебных заведений (пречистенский рабфак, Институт народного хозяйства, экономический институт), или, наконец, Андрей Громыко — доктор экономических наук, владеющий тем самым английским, который так и остался запредельной мечтой Андропова как в юношеском, так и в преклонном возрасте.

В этом настойчивым зове времени, в рабочем и учебном энтузиазме начала 30-х годов, в этой тяге выходцев из глубинной, крестьянской, малограмотной России — вроде Громыко, Суслова, Пельше — к вершинам знаний звучала чистая нота исторической необходимости, прогресса, справедливости, ликвидации экономической отсталости России, искаженная позднее сталинским идеологическим лицемерием. И в дальнейшем, годы и даже десятилетия спустя, высшее образование либо отсутствие такового сказывается на индивидуальности советского человека в большей мере, чем это может представить себе человек свободного мира, к услугам которого поток как общей, так и специальной информации, и он может к ней приобщиться и ее освоить, минуя систему колледжей и университетов. В СССР информация столь же дозирована и элитарна, как все остальные блага: студенту она доступна в несравненно большей мере, чем нестуденту. Поэтому отпечаток студенческих лет неизгладим на всей жизни советского человека, вообще — кругозор.

Однако этот зов времени, который в 30-е годы буквально разносился репродукторами по всей стране, странным образом не дошел до Юры Андропова, или, скорее, он ему не внял: хоть стал комсомольцем, но средней школы так и не закончил. В 16 лет, по контрасту с будущими партийными соратниками, а тогда — студентами советских вузов и профшкол, он движется не к центру знаний и технического прогресса — на север, а совсем наоборот — на юг, на Кавказ, в Осетинскую автономную республику, где в заштатном городке Моздоке работает телеграфистом. Дальнейшие этапы его смутной рабочей карьеры угадываются с трудом. Андропов — ученик киномеханика, бродит по приволжским деревням с кинопередвижкой, осуществляя культурную смычку города и деревни. Затем около года он — моряк речного пароходства на Волге. Наконец, в 1932 году судьба забрасывает в Рыбинск, городок на берегу Волги, где он начинает учиться в техникуме речного транспорта. Однако техникума, с крайне несложным набором обязательных предметов, не осиливает и переходит на положение освобожденного секретаря комсомола, что означает — свободного от необходимости продолжать учебу. По тем временам положение освобожденного секретаря в техникуме — низшей технической школе страны — довольно необычно и зыбко. Как правило, бывало наоборот — совмещение комсомольской работы с учебой. Так поступали большинство ровесников Андропова.