Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачева - [114]

За день до смерти Андропова советские газеты сообщили о предстоящем визите Алиева в Сирию, которая была главным форпостом СССР на Ближнем Востоке.

После смерти Андропова ближневосточные дела были переданы в ведомство госбезопасности. И не только ближневосточные: Алиев вдобавок занялся Латинской Америкой (особенно пристально Кубой, Никарагуа и Сальвадором), а шеф КГБ Виктор Чсбриков — странами Варшавского Пакта. Министерство иностранных дел превратилось в представительный орган, в афишу, расклеенную по западным столицам — от Ватикана до Вашингтона. Лично Громыко это должно было устраивать — он никогда не был большим любителем ни “мокрых дел“, ни имперских окраин, ни стран “третьего мира". А на старости лет — тем более: и он, и его жена Лидия Дмитриевна предпочитали мир западной цивилизации и во время своих поездок по Европе и Америке по-старчески жадно наслаждались жизнью — устраиваемыми в их честь приемами и обедами, а Лидия Дмитриевна так еще и пробежками по магазинам и салонам мод. А что бы они делали в Дамаске, Бухаресте или Гаване?

Вряд ли Громыко жалел, что лишился Ближнего Востока, Латинской Америки и Восточной Европы, а через три месяца после воцарения Горбачева — и самого министерства иностранных дел, зато получил взамен высший, хоть и церемониальный пост президента, который позволял ему теперь разъезжать по миру с еще большей помпой — как главе государства.

Тогда же произошло завершение кагэбизации иностранной политики Кремля. Новым министром иностранных дел был назначен не профессиональный дипломат, как Громыко, а профессиональный полицейский, протеже Андропова, генерал Эдуард Шеварднадзе, который до того, как стать партийным боссом Грузии, 7 лет проработал ее министром внутренних дел. Одновременно он был введен в Политбюро, увеличив в нем количество “чекистов" до трех (вместе с Чебриковым и Алиевым). Это значит, что не только министерство иностранных дел, но и все другие правящие органы, включая Политбюро, структурно перестраиваются, приобретая все более полицейский оттенок.

Мы взяли эпиграфом к этой главе слова Троцкого о том, что правительства меняются, а полиция остается. Лучшей иллюстрацией к этому тезису является судьба французского министра полиции Жозефа Фуше, который последовательно служил Революции, Директории, Наполеону и Людовику XVIII. Тем более афоризм Троцкого применим к политической, тайной полиции, которая в периоды политических кризисов выполняет функции автопилота, но и во все другие времена, даже когда вынуждена временно отступить, сохраняет свой особый статус. Владимир Набоков, к примеру, полагал, что “русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, как своеобразную эволюцию полиции — странно безличной и как бы даже отвлеченной силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах…" (Что касается второй точки зрения, то она к нашему разговору отношения не имеет).

Мир больше знает о деятельности КГБ за пределами Советского Союза, где он исполняет ту же рутинную работу шпионажа, диверсий, дезинформации и т. д., что и западные секретные службы. Естественно, за границей его роль ограничена, в то время как на родине бывает близка к абсолюту. Так случилось при Сталине, который сменяя формальных руководителей тайной полиции — Ягоду, Ежова, Берия, фактически все время возглавлял ее сам. Однако даже он — на словах, во всяком случае, — признавал приоритет ее власти над своей. Когда финский коммунист Отто Куусинен пришел к нему хлопотать за арестованного сына, великий вождь, вынув изо рта погасшую трубку, сказал:“Это ужасно, но что я могу с ними поделать? Они уже половину моих родственников пересажали, и я бессилен их спасти".

КГБ — это организация, в которой кремлевские вожди более чем нуждаются, ибо без нее их власть не просуществует и несколько дней, но одновременно они ее смертельно боятся, наравне с остальными 280 миллионами советских граждан. В период террора Сталин фактически сменил пост руководителя партии на пост руководителя тайной полиции и с помощью последней полностью уничтожил первую — так называемую “ленинскую гвардию" большевиков-революционеров. Андропов проделал обратный путь — от председателя КГБ до Генерального секретаря партии, но по сути он до конца своих дней остался главным чекистом империи: он был в том возрасте, когда уже поздно менять свои привычки и свою профессию, да и невыгодно — благодаря именно им он захватил верховную власть в стране. В последние, закатные годы Брежнева изменилась сама структура власти в СССР: Комитет Государственной Безопасности снова вышел из-под контроля партии, “верным щитом и мечом"[21], которой он был призван служить, и обратил свой меч против партийного аппарата, включая верхушку.

С приходом в Кремль Андропова распался прежний триумвират со-. ветской власти — с ее тремя главными секторами: партийным, государственным и полицейским. В прежних вариантах, очень достоверно описанных Джорджем Оруэллом в “1984“ и Артуром Кестлером в “Тьме в полдень", партия с помощью полиции образовывала и направляла аппарат тоталитарного государства. Андропов возглавил “бунт машины" — тайной полиции — против ее создателя: партии. Благодаря этому оба упомянутых романа, включая тот, который был антиутопией и претендовал на описание будущего (сейчас — уже прошлого: реальный 1984 год остался позади), устарели и больше не могут служить универсальной отмычкой к новому варианту советской империи.