Заговор в золотой преисподней, или Руководство к действию - [58]

— Ты угадал, — сказал он ему.

Царь, по — видимому, не имел охоты входить в подробности нашего дела. Он уже предчувствовал, к чему наше дело сводилось.

— Сколько евреев? — спросил он.

— Двести, — ответил Распутин.

— Ну, я уже знал, давайте сюда прошение.

Я передал царю прошение, которое он просмотрел.

— Ах, эти зубодеры! — сказал он. — Но министр юстиции и слышать не хочет об их помиловании.

— Ваше Величество, — возразил я, — что означает — не хочет слышать? Министр не смеет прекословить, когда Ваше Величество приказывает.

Распутин ударил кулаком по столу и вскричал: «Как он смеет не повиноваться при исполнении твоих приказов?!»

Царь видимо смугился.

— Ваше Величество, — сказал я, — осмелился бы предложить следующее. Вы подписываете прошение. После отъезда Вашего Величества я передам прошение Танееву (начальнику царской канцелярии), и он уже распорядится о дальнейшем.

Царь последовал моему совету. Дантисты были помилованы. Они устроили денежный сбор, собрали 800 рублей, и на эти деньги была куплена и поднесена Распутину соболья шуба.

Я же получил еврейский медовый пирог, бутылку красного вина и серебряный еврейский кубок».

Тут Симанович не удержался, немножко прихвастнул, оттеняя свою роль в этом эпизоде. Ну да Бог с ним! Это не самый большой грех в его деятельности «во спасение» единоверцев. Хотя, с другой стороны, в какую кучу дерьма они посадили этим в общем‑то честного служаку, порядочного русского человека, министра юстиции Щегловитова. С которого, собственно, и началось фронтальное наступление Распутина и К° на российскую государственность.

За этим последовало дело по освобождению евреев от призыва в армию. Для этого надо было числиться студентом высшего учебного заведения. И это дело провернули Симанович с Распутиным.

«Для отвода глаз в списки воспитанников института были занесены при содействии Распугана тысячи освобожденных от военной службы воспитанников духовных училищ, а в действительности институт имел лишь около шестисот слушателей и из них 70 процентов евреев».

«Все члены комиссии были назначены по указанию Распутина и, если к ним попадался призываемый, на бумагах которого имелся мой условный знак, то такого обязательно освобождали».

Затем последовало добытие разрешения на гастроли еврейской оперетты в Петербурге.

«Царица меня внимательно выслушала и по своему⁷ обыкновению спросила: «Что же я должна делать?»

Я передал ей прошение, на котором она написала: «Разрешается. Александра».

«Другой случай, — откровенничает дальше Симанович, — еврейский врач Липперт попал в плен к немцам. Его жена, родственница графини Витте, обратилась ко мне с просьбой исхлопотать обмен его на немецкого военнопленного. Я ей посоветовал по этому делу обратиться к Распутину».

Надо было действовать через министра иностранных дел Сазонова. С Сазоновым у Распутина были неважные отношения.

«— Тот нас выставит, — сказал он.

— Почему?

— Он за войну, я против войны».

После он все же согласился обратиться с просьбой к Сазонову. Написал ему записку: «Милый дорогой, помоги изнывающему в германском плену! Требуй одного русского против двух немцев. Бог поможет при спасении наших людей. Новых — Распутин».

«Сазонов пообещал, но прошло восемь дней, а резуль татов не было. Распутин рассердился, написал вторично министру: «Слушай, министр. Я послал тебе одну бабу. Бог знает, что ты ей наговорил. Оставь это! Устрой, тогда все будет хорошо. Если нет, то я набью тебе бока. Расскажу любящему, и ты полетишь. Распутин».

Через две недели доктор Липперт был в Петербурге.

Это звучит почти анекдотически, но факт остается фактом: началось настоящее третирование министров и чехарда с назначением и отставками. Без совета с Распутиным царь не назначал ни одного министра. Мало того, дело повернулось так, что уже не стало желающих быть министрами. И тогда царь названивал Распутину, требуя у того кандидата на вакансию в министерском кресле. А «Распутин никогда не намечал кандидатов, — хвастается Симанович, — заранее со мной не посоветовавшись».

«В последний дореволюционный год все министры назначались и увольнялись исключительно по моим с Распутиным указаниям. При выборе кандидатов мы руководствовались двумя соображениями: насколько предполагаемый министр мог способствовать заключению мира с немцами и нам помочь при проведении еврейского равноправия».

«Часто случалось, что царь телефонировал Распутину, требуя немедленно указать кандидата для какого‑либо освобождающегося поста министра. В таких случаях Распутин просил царя обождать несколько минут. Возвращаясь к нам, он требовал назвать необходимого кандидата.

— Нам нужен министр! — восклицал он взволнованно.

Недалеко от телефона происходила тогда конференция,

на которой иногда участвовали даже племянницы Распутина, между тем как царь ждал у телефонной трубки. Однажды Распутин во время разговора с царем сказал нам:

— Нам требуется генерал.

Случайно присутствующий при этом мой сын Семен назвал фамилию «Волконский», хотя тот и не был генералом, а товарищем председателя Государственной Думы. Распутин назвал фамилию царю. Вскоре после этого Волконский был назначен товарищем министра внутренних дел».