Заговор в начале эры - [3]

— Значит, он будет намного старше тебя, — вздохнул Цезарь, опускаясь на скамью, — а с таким тебе будет неинтересно.

Дочь подозрительно посмотрела на отца. Широко улыбнулась.

— Великий Цезарь хочет сказать, что женщинам бывает с ним неинтересно. Может, поэтому все римские жены только и говорят о тебе.

— Довольно, довольно, — Цезарь поднял руку, — я не хочу об этом ничего слышать. Посмотри на мою лысую голову. Этот мошенник Эпаминон каждый раз, втирая свои мази, уверяет меня, что волос становится больше. А по-моему, скоро вообще ничего не останется.

Дочь села на скамью рядом с отцом. Посмотрела на него и насмешливо заметила:

— Твоя лысина только украшает тебя. Кстати, Сервилия просила передать, что будет ждать тебя у себя дома. Говорит, что у нее есть к тебе дело.

Цезарь кивнул головой, ничем не выдавая своих чувств. Сервилия была единственной женщиной в Риме, которую он не только искренне любил, но и глубоко уважал, прислушиваясь к ее мнению.

— Да, мы должны обсудить с ней поведение одной из весталок в моей коллегии, — лицемерно вздохнул Цезарь.

— Это ты скажешь своему другу — цензору Крассу, когда он придет к нам требовать отчета о твоей нравственности. А мне говорить не стоит.

Дочь явно переигрывала отца, и Цезарю доставляла удовольствие эта игра. Он с гордостью посмотрел на Юлию. В конце концов, это была его дочь.

Вошедшие рабыни начали вносить кушанья — хлеб, масло, сыр, маслины, мед, фракийские яблоки,[14] доставляемые в Рим поздней осенью. Одна из рабынь поставила на стол большую чашу с пшеничной кашей, приготовленной из двузернянки,[15] столь любимую Цезарем.

Высокий сириец внес небольшой кувшин цекубского вина и начал разливать его в коринфские чаши, украшенные серебряной чеканкой.

Цезарь покачал головой, подзывая к себе раба:

— Как тебя зовут?

— Беллубани, господин. Я из Сирии, — ответил раб, наклоняя голову.

— Учти, Беллубани, я не пью по утрам вина. Ты новичок и поэтому запомни, что в мою чашу нужно наливать только воду. И незаметно для гостей. Когда я захочу вина, я сам скажу об этом.

— Слушаюсь, господин.

— Вот ей можешь налить, — разрешил Цезарь, показывая на дочь, — только разбавь его водой. А мне налей того медового напитка из большого кувшина.

Медовый напиток,[16] столь любимый римлянами, готовился из сока и меда.

В триклиний вошла молодая рабыня в греческом платье, неся заправленных орехами голубей. Юлия внимательно посмотрела на нее.

— Какая красавица, — тихо прошептала она, — откуда это чудо у тебя?

— Прислала Эвноя, царица Мавритании, — ответил равнодушно Цезарь. — Она действительно очень красива, но пока не знает нашего языка. Кстати, не думай, что это такой роскошный подарок, — ворчливо заметил он, — я послал мужу Эвнои, царю Богуду,[17] десять рабынь с известью на ногах.[18] А получил взамен только трех.

— Если они все такие, то стоят десятерых, — восхищенно заметила дочь, вглядываясь в рабыню.

— Если она тебе так нравится, можешь забрать ее, — милостиво разрешил Цезарь, — кстати, научишь ее греческому и латинскому.

Дочь улыбнулась:

— Ты, как всегда, невероятно щедр. Ты не меняешься, Цезарь. Про твою щедрость рассказывают легенды в Риме.

— Что-то обо мне стали много говорить, Юлия, ты не находишь?

— Не больше, чем об этом скандалисте Катилине.[19]

Цезарь, протянувший руку к чаше с водой, замер, повернув голову к Юлии.

— А что говорят о Катилине?

— Разное. Старики его ругают, а молодежь, кажется, поддерживает. Но не все. Многие говорят, что ему нельзя доверять. — Дочь увлеченно мазала на хлеб масло.

— А как считает Эмилий, твой избранник? Его отец — Децим Юний Силан выдвинут для избрания консулом на будущий год. Что думают в их семье?

— Эмилий говорит, что отец считает Катилину авантюристом.

— Так и сказал? — Цезарь испытующе посмотрел на дочь.

— Да, и добавил, что отец удивляется мягкости Цицерона, не решающегося покончить с мятежным сбродом Катилины.

Цезарь задумался. Значит, оптиматы настроены решительно против Катилины. Нужно ли поддерживать его в такой ситуации? Не лучше ли посмотреть, чем все это кончится. Он не заметил, как из триклиния тихо вышли рабыни. Дочь прервала его молчание:

— Почему ты не ешь?

— Я думаю. — Цезарь почесал мизинцем левой руки голову. — Сейчас вдруг я вспомнил, что ты часто бываешь в доме Сервилии. А тебе не нравится ее сын? Он ведь старше тебя всего на два года. И очень умен, по-моему.

— Даже слишком, — презрительно сказала дочь, — он так умен и добродетелен, что ничего не замечает вокруг. Как греческий бог — пустая статуя, увлеченная своим совершенством.

— Ты знаешь, — осторожно заметил отец, — я не верю в предсказания наших жрецов, хотя сам являюсь верховным жрецом. Но наши прорицатели в один голос утверждают, что имена Цезаря и Брута[20] будут стоять рядом.

— А они и так уже стоят рядом, — снова насмешливо заметила дочь. — Весь город считает, что Брут — твой сын. Ты его любишь, по-моему, даже больше меня.

— Я люблю его мать, — честно заметил Цезарь, — и поэтому хорошо отношусь к ее сыну.

— Конечно, — Юлия рассмеялась, макая хлеб в мед, — ты даже не представляешь, как Сервилия просила передать, что будет тебя ждать. Надо было видеть ее лицо.