Заговор против террора - [4]

— Парадокс — рассуждал сам с собой Берия, — что все члены Политбюро знают это и, тем не менее, рвутся наверх, к Сталину, как бабочки к пламени свечи. Берия хорошо знал, что двигало этими людьми, ведь он был одним из них. Власть!

Есть в ощущении власти демоническая сила. Оно сильнее самого большого счастья. Страх и преклонение людей перед тобой дурманят сознание. Власть, однажды испытанная, становится дороже денег, любви женщин, и даже здоровья. Человек, заболевший властью, навсегда теряет здравый смысл. Потерять власть для него хуже смерти. Не достигнуть высшей власти — значит разбить свою мечту вдребезги, как разбивают бокал когда из него выпито хорошее вино. Власть — это ощущение мощи и силы. И если властолюбец натыкается по пути к вершине пирамиды на соперника такой же силы и таких же амбиций, им овладевает одно желание: убрать его с дороги, убить, как бешеную собаку. Власть. Она вселяется в человека как злой демон и никогда не покидает его. Одурманенный ею верит, что не принадлежит больше к обычному роду человеческому. Он принадлежит истории, и потому суждения толпы о нем не имеют никакой ценности. Опасная эта игра — стремиться к высшей власти. До сих пор она заканчивалась падением с высоты в пропасть, где сброшенного ждала позорная и мучительная смерть. Но отказаться от этой игры невозможно; власть — это помешательство, это наркотик сильнейшего действия, и потому доводы разума не доступны тому, кто этот наркотик попробовал.

Путь наверх связан со смертельным риском. Но ведь часто люди рискуют жизнью ради совсем будничных целей. Если уж стоит из-за чего-то рисковать, так это из-за власти.

Цель оправдывает средства. Поэтому наверху собрались люди жесткие и жестокие, для которых коммунистическая мораль — чепуха, придуманная для толпы. Наверх, к солнцу, и никакие чувства или соображения души не останавливают пилигрима власти. Ибо закон и мораль больше не для тебя. Ты выше закона и морали. Ты — вершитель судеб, властелин, который заставляет людей выполнять закон, но не подчиняется ему.

С властью приходит мания величия. От этого не свободен никто. Человек преображается до конца дней своих. Он видит мир только через призму своего «Я». Алчность к поклонению и преклонению не знает границ. Она гложет пораженного этой болезнью даже ночью, и кричит из глубин подсознания: еще, еще…

Обыкновенный человек не может судить властелина, ибо даже при самом могучем воображении ему не понять, в каких обстоятельствах приходиться властелину принимать решения, среди каких подводных рифов ему приходиться лавировать.

Берия хорошо понимал Сталина в вопросах власти. Он знал, что избежать опалы и расправы этого параноика нет возможности. Единственное спасение — это избавиться от него. В такой игре изощренная стратегия и, в конечном итоге, счастливый случай, решают все.

Глава 3

Недели не прошло после прибытия Кирилла на Лубянку, как привалило ему, новичку, счастье участвовать в секретной и важной операции. Сообщение об этом пришло от полковника Щеголева в его кабинете.

— Готов выполнить ответственное задание партии и правительства? — спросил полковник, заранее зная ответ.

— Так точно, — отрапортовал Кирилл и хотел было подняться и выпрямиться в струнку, чтобы отдать честь, но Щеголев жестом остановил его.

— Сиди, сиди. Это тебе не армия, у нас таких формальностей нет. Вот какой вопрос тебе: ты, в свою бытность в СМЕРШе, убивал людей?

— Было странно слышать такой вопрос от Щеголева. Его внешний вид соответствовал его фамилии; на нем был тщательно отутюженный, по ладной его фигуре скроенный костюм, часы какие-то иностранные, накрахмаленный белоснежный воротник рубахи, — и все это дополнялось и подчеркивалось аккуратной, волосок к волоску уложенной прической. Франт, сразу видно, и наверняка любитель женщин, хоть и лицом не красавец: нос картошкой, круглое, начинающее полнеть лицо и маленькие, узко посаженные глаза. Однако он сразу располагал к себе, в особенности своей доброй, дружеской улыбкой.

— Конечно, приходилось, — охотно ответил Кирилл. — Сколько стрелять приходилось, когда охотились за всякого рода сволочами.

— Я не о том, — сказал Щеголев и прижал ладонь с растопыренными пальцами к поверхности стола. Кирилл отметил, что кожа на тыльной стороне его руки была гладкая, видать, не приходилось ему много работать физически. А полковнику было наверняка уже далеко за сорок, старый, по понятию Кирилла, а вот, поди, неплохо выглядит.

— Я имею в виду. — продолжал Щеголев, — .Приходилось ли расстреливать взятых в плен, или приговоренных судом к вышке, или там. Ну, сам понимаешь.

— Нет, не доводилось. А что?

— Прийдется выполнить нечто подобное. — Щеголев замолчал и внимательно уставился на Кирилла. Маленькие глаза его стали еще меньше и в них появилось выражение неприятной проницательности.

— Придется, значит придется, — пожал плечами Кирилл. — Какой разговор.

— Приказ идет с самого верха, и партия доверяет нам это важное задание, продолжал Щеголев, и взгляд его смягчился. — Будут участвовать люди поважнее меня, близкие к самому министру, и они выполнят всю предварительную работу. Нам останется только закончить дело. На выполнение задания мы сегодня поздним вечером выезжаем в Минск.