Обстановка в комнате накалялась, хоть и говорили все спокойно, не торопясь, вполголоса. Тот, в штатском, что сидел напротив, по другую сторону стола, перебирал бумаги, не поднимая от них глаз, задавал вопросы.
— Так, значит, Кирилл Евгеньевич… — бубнил он.
Второй, в форме полковника МТБ, в удобном кресле поодаль, не сводил с Кирилла глаз. Под его сверлящим взглядом Кирилл продолжал сохранять невозмутимый вид. Он считал себя человеком не слабым: не склонялся под свистом пуль, не вздрагивал от разрывов снарядов, так что ж, теперь в кабинете робеть перед этими двумя?
— Так точно, Кирилл Евгеньевич, — подтвердил Кирилл.
— Двадцать четвертого года рождения, — продолжал выуживать штатский данные из бумаг. — Стало быть, двадцать три уже стукнуло.
— Так точно, двадцать три. В феврале.
— Вижу, вижу, — бурчал себе под нос штатский, изучая очередную бумагу и по-прежнему не глядя на Кирилла. — Что ж, молод, но уже хорошо проявил себя.
Полковник продолжал молчать, но Кирилл, не оборачиваясь к нему, ощущал на себе его тяжелый взгляд.
— Как звать отца твоего? — спросил штатский и, наконец, поднял глаза. Кирилл сразу определил, что он знает ответ на свой вопрос.
— Евгений Борисович Селиванов.
— Селиванов, — повторил капитан, и несколько раз утвердительно кивнул, как будто хотел сказать: «Знаю, знаю, все о тебе знаю».
— Так точно. Отец говорил, что испокон веков в их деревне почти все мужики были Иваны. Так село и называлось: Село Иванов. Когда стали присваивать фамилии, всем дали одну — Селиванов, потому как все из села Иванов.
Штатский хохотнул, отвалился на спинку стула и не то спросил, не то сообщил: — Он ведь не родной тебе, отец твой.
— Так точно. Они меня взяли из детдома.
— Из детдома. Какая у тебя фамилия была в детдоме?
— Собянин.
— Как ты туда попал?
— Не знаю. Не помню. Кто тогда что записывал? Беспризорников было много в то время. — Он действительно слабо помнил отца и мать. Их образы выплывали в памяти смутно, как в густом тумане. Штатский помуслил палец и перевернул страницу в открытой папке.
— Чем ты занимался в СМЕРШе? — вдруг спросил полковник.
— Мы разыскивали тех, кто сотрудничал с немцами на оккупированных территориях. Также, обезвреживали банды националистов и врагов Советской власти, орудовавших на территории Белоруссии, Украины и Прибалтики.
— Где ранение получил? — сочувственно спросил полковник, и вдруг, не естественно широко раскрыв свои маленькие глаза, обнажив почти всю поверхность белков,
сумасшедшим взглядом уставился на Кирилла. «Такая тактика запугивания нам хорошо знакома», — подумал Кирилл. Он помедлил секунду, чтобы подчеркнуть свое хладнокровие, и не торопясь, стал рассказывать.
— Дело было в Литве. Мы гнались за «зелеными братьями». Народ не слабый, отстреливались, двоих наших убили, но мы их окружили. Потом вдруг слышу взрыв, и боль в спине. Это мой напарник напоролся на мину, убит был сходу, а мне осколки достались.
— Как мачеху-то зовут? — Штатский задал этот вопрос, как будто запамятовал ее имя и просил напомнить.
— Дуся. Дуся Григорьевна Селиванова.
— Дуся. Евдокия, значит. А?
Кирилл слабо улыбнулся. Докопались. Дуся Селиванова до замужества была Дебора Гершовна Штерн. Сокращенно ее звали Доба. Имя и фамилию она сменила, выйдя замуж за Евгения Борисовича. Евгений вначале звал ее Добуся, а когда настали суровые времена, сократил до Дуся. После его смерти она так и осталась: Дуся.
Во время службы в СМЕРШЕ его друг, что подорвался на мине, утверждал, что МГБ не имеет таких ресурсов, чтобы знать все о каждом. В основном они знают то, что люди им говорят на допросах, а говорят люди все, что знают, а порой и выдумывают, из страха. Однако прием на работу в МТБ — совсем не то, что простое следствие. Здесь нельзя полагаться на удачу.
— Нет, не Дуся и не Евдокия. Дебора Гершовна.
— Знаю, знаю, — закивал штатский. — А Собянины, родители твои, русские люди. Из интеллигентов. Отец и мать умерли от пневмонии в двадцать седьмом году. Гражданка Штерн взяла тебя из детдома.
«Все перерыли, — мелькнула у Кирилла мысль. — Всю подноготную. Даже я этого не знал».
— Женат?
— Не успел. Какая на нашей службе жена?
— Нужно успевать, — наставительно сказал кадровик. — Ничего, найдешь себе жену быстро. Какая-нибудь окрутит тебя.
— Нам нужны хорошие русские люди, — вступил в разговор полковник. — И, в особенности, грамотные люди. К сожалению, грамотных людей немного среди нас.
«Значит, примут», — понял Кирилл.
— Пойдешь на курсы подготовки, а потом — на службу, — продолжал полковник. — У нас много работы. А будет еще больше.
Не раз после этого разговора вспоминал Кирилл пророческие слова полковника, и всегда при этом звучала в его ушах пословица, которую часто повторяла его приемная мать: не было печали, черти накричали.
— Что ты умеешь делать? — спросил кадровик. — Я имею в виду, есть у тебя гражданская профессия, или, может, чем-то занимался серьезно?
— Нет, наверное, — нерешительно ответил Кирилл и задумался на несколько секунд. — Разве что фотографией увлекся перед войной. А во время войны статьи всякие писал в армейскую газету.
