Заговор красного бонапарта - [118]

Все, в конце концов, повернули головы к Тухачевскому. А в душе у того шла тяжелая борьба. Еще недавно, может быть, год тому назад он не поколебался бы дать сигнал к восстанию и внутреннему перевороту, но теперь, согретый новыми токами любви к России, медлил перед принятием решения. Его красивое лицо было сумрачным и сосредоточенным. Темные крылатые брови сдвинулись и спрятали острые глаза.

Несколько минут все молчали.

— Я думаю, — тихо, но твердо сказал, наконец, Корк, — что кремлевский или, так сказать, дворцовый переворот был бы не только самым простым выходом, но и самым легким и безболезненным. С составом моей академии, поддержанный Михаилом Николаевичем, я охотно рискнул бы на удар.

Эти слова Корка были уже прямой «контрреволюцией», призывом к восстанию, к перевороту. Вместо весеннего ветерка и пения птиц, словно звуки канонады и острый запах порохового дыма и крови ворвались сквозь окна автомобиля внутрь. Чуть заметная дрожь прошла по телам сильных людей. Несколько секунд длилось молчание. Уборевич прервал его своим, тихим, всегда спокойным голосом.

— Это не так просто… В советских условиях только дворцовый переворот невозможен. Он не может не затронуть всей страны, всей армии, всей партии. Это будет надолго и кроваво. Слишком много внутренних противоречий в стране и слишком много рассыпано везде пороха… Например, концлагери. Ведь миллионы людей вырвутся оттуда с бешеной ненавистью. А колхозы? А сопротивление чекистов? Нет, ВСЯ страна станет на дыбы!

— Э, — беззаботно махнул рукой Якир. — Вечно ты осложняешь, Иероним. А по-моему, как говорил какой-то герой Сенкевича — «сперва руби, а потом увидишь, кого там зарубил»… Без риска ничего не делается.

— Да, личного риска, мы никогда не боялись — тихо, как будто говоря с самим собой, возразил Тухачевский. — Но рисковать судьбой всей страны?..

Опять молчание на несколько секунд воцарилось в четырехколесном генеральном штабе, решавшем судьбу России… Смутный повернул от руля свое лицо, сжатое мучительной гримасой раздумья:

— Уборевич прав, — тихо произнес он. — Еще Клаузевиц сказал: «Россию можно победить, только разъединив правительство и страну.» Теперь пока, — хотя бы формально, — мы едины: партия, правительство, армия… Но если все это хотя бы временно расползется, — какая легкая добыча для соседей! Иначе говоря, впереди гражданская война, нападение на Россию и долгие годы крови и страданий…

— Да, это уж что и говорить, — угрюмо проворчал мрачный Корк.

— Н-н-да, — вырвалось у Якира и он молча стал набивать табаком маленькую карманную трубку.

Все опять, как по уговору, взглянули на Тухачевского. А в душе у него разгорался какой-то светлый огонек жертвенности. Разве можно было из-за своей личной карьеры, из-за личной безопасности бросить страну в пропасть новой гражданской войны? Разве можно быть уверенным, что даже дворцовый переворот пройдет безболезненно? А если Россия закачается от удара? А если в этот именно момент ее толкнут злые, остро отточенные вражеские штыки? Не будет ли смертельно ранена страна, еще не вполне окрепшая и только что ставшая на ноги?.. Опять — который раз в истории! — судьба России реально зависела от его решения. «Не нам, не нам, а Имени Твоему», — вспомнились ему слова на медали, выбитой в честь героической защиты Севастополя… Люди проходят и уходят, а Родина остается…

Сияющее любовью к Родине лицо далекой Тани вдруг встало перед ним. Она, эта милая девушка, так верила в то, что он будет бороться ЗА РОССИЮ… Внезапно вспомнились ему суровые слова Суворова: «Победи сперва сам себя и тогда станешь непобедимым»

Маршал поднял голову. Его глаза лихорадочно блестели.

— Нет, товарищи, — тихо и решительно сказал, наконец, он. — Мы не можем, не имеем права уже теперь пойти революционным путем. Этот страшный риск не для нас; мы, слава Богу, привыкли к риску своей жизнью, а риск для страны… Ее защита лежит на нас. Мы — стена против ее врагов. Если мы подорвем эту стену, если теперь сделаем в ней брешь — физическую и моральную — чем помянет нас потом Россия, если в эту брешь ворвутся беспощадные враги, которые всегда ненавидели Россию и боялись ее?.. Другое дело, когда мы войдем в неизбежную войну. Тогда мы можем сделать переворот ДЛЯ БЛАГА защиты Родины… Когда реальная власть будет в наших военных руках, — тогда, друзья, мы посмотрим! Пока нас еще не вынудили к ответному удару. Будем бороться ПОКА легальными путями. До войны осталось не больше двух-трех лет. Надо выдержать, перетерпеть, нужно сжать зубы, начать «заговор молчания», притворяться покорными и все силы направить на подготовку армии к борьбе и с внешним, и с внутренним врагом. Вы понимаете, что это означает?.. А там, потом — мы еще увидим, товарищи! «Побеждает самый настойчивый», — сказал Наполеон. Будет трудно, но мы посмотрим еще… Теперь мы входим в заговор ЗА РОССИЮ!..

Слова эти были произнесены тоном такого убеждения и силы, что все командармы почувствовали, что они не только мнение старшего, но и приказ начальника. Спорить было не о чем. Все знали, что маршал Тухачевский, при неправильности своего решения, рискует сам больше и раньше всех. Да и кроме того, у всех этих бесстрашных людей, за долгие годы мирной работы в армии, выросли чувство ответственности и государственный инстинкт. Это уже не были лихие партизаны времен гражданской войны, а старшие военные командиры, видящие дальше, шире и глубже. И все они почувствовали в словах Тухачевского искренность и правду. Для страны, для армии нужно было терпеть и ждать. Хотя бы даже это и грозило им лично гибелью…