Заговор красного бонапарта - [106]

Советский маршал был восхищен тем, с каким тактом, ловкостью и тонкостью ему дали понять пожелания Германии в отношении политических изменений в жизни СССР. Он перевел разговор на другое. Заметив, что Вернер с особенным ударением произносит его титул на немецкий лад, Тухачевский попытался отшутиться, сказав, что он «пока» только маршал.

— Извините, — вежливо возразил немец, — в России никогда не было такого титула. Всегда «фельдмаршал». А поскольку вы являетесь еще и прославленным полководцем, — разрешите мне называть вас полным титулом. Мы позволяем себе надеяться, что этот титул у вас далеко не последний…

— Как так? — удивился Тухачевский. — В военном мире выше такого титула ничего нет.

— Да, в военном, — тонко улыбнулся Вернер. — Но ведь есть и другие области государственной жизни, где вам, герр генерал-фельдмаршал, еще, может быть, придется выдвинуться. И мы, германцы, были бы рады помочь вам в этом выдвижении и тем приобрести в вас искреннего друга.

Намек был очень ясен. Немец испытующе глядел на советского маршала и ждал его реплики. Но Тухачевский вспомнил приказ Сталина и уклонился от ответа. Немец заметил это нежелание прямо ответить и понимающе улыбнулся.

— Разумеется, герр генерал-фельдмаршал, я сказал это, как мое личное мнение и пожелание. Вы, как не только выдающийся воин, но и как опытный политик (Вернер предложил знатному гостю первоклассную папиросу из великолепного портсигара и конфиденциально снизил голос, будто бы для того, чтобы не быть подслушанным шофером), понимаете, конечно, что Германия заинтересована иметь на востоке мирного соседа, с которым можно было бы иметь самые оживленные коммерческие связи. Именно поэтому мы с большой радостью приветствовали бы… перемены в России… Человек, который направил бы Россию вновь на путь мирного и спокойного развития, встретил бы с кашей стороны самую горячую поддержку.

Тухачевский внимательно поглядел на немца и чуть наклонил голову, как бы благодаря за откровенное мнение. Но он опять ничего не ответил. Напрасно вылощенный немец пытался вернуться к затронутым темам; советский маршал уклонялся от них и опять переводил разговор на другие вопросы. Вернер так и не дождался ответа, но заметил, что его слова не пропущены знатным гостем мимо ушей…

Скоро показались угрюмые силуэты старинной крепости Ингольштадт на берегу верхнего Дуная. Предупрежденная администрация (теперь в крепости помещались политические заключенные) встретила Тухачевского с министерскими почестями. Бывший поручик гвардии посетил форт № 9, где он провел больше года вместе с бельгийскими, французскими и английскими офицерами, и потом долго стоял наверху крепостного вала, вглядываясь в дальние темневшие леса. Заключенных не было видно нигде. Спутник маршала и представители администрации тактично оставили его одного, и Тухачевский без помех отдался своим воспоминаниям и мыслям. Вспомнил он, как в 1914 году, со своей ротой, с боем прошел через пылавший мост, но за это получил «только» орден Владимира с мечами. Орденом Св. Георгия наградили его начальника — капитана Веселаго, не участвовавшего в этом бою. Эта моральная пощечина озлобила Тухачевского, уже тогда говорившего друзьям, что к тридцати годам он будет либо генералом, либо лежать в могиле… Генералом стал он в 23 года… Потом Тухачевский вспомнил, как попал в плен в Восточной Пруссии, застигнутый врасплох немецкой ночной атакой в метель, и как долго скитался по лагерям, пытаясь бежать. И только вот здесь, из этого лагеря, судьба помогла ему, наконец, осуществить заветную мечту.

Вот там, у той небольшой рощицы, он ТОГДА, вместе с полковником Черновецким, бросился в кусты. Запели пули растерявшегося ландштурмиста: кто мог ждать, что офицер, давший слово коменданту не бежать, плюнет на свою офицерскую честь?.. Там, в гуще леса, Тухачевский сбросил старую, рваную офицерскую шинель и военный мундир, под которым был костюм, данный ему товарищем по камере — французским лейтенантом Фервак, и бежал, чувствуя, что его сердце разрывается от напряжения. Пятый побег! Удастся ли вырваться в вольный мир, с запасом неукротимой дикой энергии и смелости?.. Пятый раз! Вечером он опять вышел к берегу Дуная. Знал, что идя против течения реки, подойдет почти вплотную к швейцарской границе. А там еще 20–30 километров на юг, по почти неприступным горам…

Три недели, коротких, как миг и длинных, как вечность, прошли обратной кинолентой в памяти Тухачевского. Сотни опасностей и такие же сотни удач… Судьба!.. Воля и счастье вынесли его за границу вражеской страны в нейтральную Швейцарию, как раз тогда, когда Россия корчилась в первых судорогах красной лихорадки… Оттуда он перебрался в Петроград, бывший уже советским, и там явился к военному комиссару Смольного, штатскому щупленькому революционеру Антонову-Овсеенко; вытянувшись по-гвардейски, огорошил его рапортом:

«Гвардии поручик Тухачевский. Бежал из немецкого плена, чтобы стать в ряды российской революции»…

Через год он был уже командармом…

И вот опять, почти через двадцать лет, он стоит на тех же крепостных валах. Тогда здесь стоял никому неизвестный поручик гвардии Семеновского полка, жалкий бесправный пленный. А теперь германское правительство дает ему самолет и машину только для того, чтобы он, маршал Советского Союза, мог удовлетворить свой мимолетный каприз — посмотреть на то место, откуда стала разворачиваться его слава красного полководца. Да, для всего этого можно было нарушить честное офицерское слово… Что сделано за двадцать лет? Но ведь он еще так молод! Разве мужчина в 43 года не имеет перед собой всей полноты государственной и политической карьеры? И разве не лежат уже за ним двадцать лет военной славы, успехов и побед? Разве не был Бонапарт, раньше простой артиллерийский поручик, уже в 35 лет императором?.. Разве не родился он, Тухачевский, в такое бурное время, когда только отвага и счастье выдвигают людей на головокружительные высоты? Разве звание советского маршала, разве жизнь под колючим взором Ежова и сумрачным деспотизмом Сталина, — все то, чего он может желать от жизни?..