Заговор князей - [56]

— Тот самый Бориска, который служил когда-то князю Семену, а потом…

— Да-да, тот самый…

— Ну что ж, пойду собираться…

Никифор смотрел вслед дочери, пока она не скрылась в своей горнице, потом сунул в рот свежую травинку и, набросив на плечи шубу, заковылял к выходу.

У двери он взял ковш и наклонился над бадьей, чтобы зачерпнуть воды.

Глядя на свое отражение в качающемся водяном круге, Никифор увидел, что с левой стороны у виска появилась новая седая прядь.

… На рассвете следующего утра кибитка в сопровождении четырех всадников покинула деревню Горваль и направилась к выезду на большую дорогу.

Проезжая невдалеке от замка, возвышающегося на берегу Березины, Марья окинула прощальным взглядом это мрачноватое строение, с которым у нее было связано столько воспоминаний, и в ту минуту она не знала и знать не могла, что больше никогда уже не увидит Горвальского замка, но не потому, что никогда сюда не вернется, — она вернется — но к этому времени замок будет снесен с лица земли и не останется от него ни одного камешка…

Но не дано человеку знать, что будет впереди, и кибитка мчалась и мчалась, увозя от мрачных воспоминаний к яркому будущему дочь королевского бобровника, сестру Второй Заповеди Марью, внучку давно погибшего волошского князя, едущую на родину предков служить волошской принцессе, той самой, которой, через несколько лет чуть было не удастся изменить всю историю Великого Московского княжества и которая навсегда останется в памяти потомков под простым, скромным прозвищем — Елена Волошанка…

Глава вторая ТИСОВЫЙ ЛУК

— Я приехал к тебе, Богадур, как слуга короля Казимира, а стало быть, твой друг и союзник, — сказал на вполне сносном татарском языке Леваш Копыто.

— А зачем за твоей спиной столько вооруженных воинов? — спросил Богадур.

— За твоей спиной — тоже сотня!

— Уже нет. Вчера я потерял девять человек.

— Я знаю. И я здесь как раз для того, чтобы поговорить с тобой об этом.

… Богадур велел поднять всех по тревоге, когда ему доложили, что со стороны Синего Лога движется не меньше сотни вооруженных людей во главе с Левашом Копыто.

Спустя несколько минут прискакал посланец, передал от имени своего хозяина поклоны, приветствия, и предупреждение, что Леваш едет «с миром и уважением, чтобы выпить по чарке да обменяться добрым словом со своим другом и союзником, великим воином Богадуром».

Следом подкатили сани с дорогими подарками — сотня лучших горвальских бобровых шкур.

Но все же недоверчивый Богадур не мог позволить, чтобы его застали врасплох, и вот теперь все его вооруженные до зубов воины в полной боевой готовности находились за его спиной на фоне зимних шатров татарского лагеря, раскинувшегося на опушке леса, на поле под Барановкой, а напротив в каких-то тридцати шагах молча и угрюмо стояла сотня людей Леваша, тоже вооруженная, как следует, готовая к сражению в любую минуту.

Это очень не понравилось Богадуру, который быстро прикинул, что на стороне Леваша более сотни конников, в то время как на его стороне — лишь восемьдесят шесть, и очень понравилось Левашу, который так же быстро оценил соотношение войск.

Леваш, понимал, что если он сейчас вступит в открытую схватку, он, конечно же, победит, вырезав всех людей Богадура до единого, а уж его самого он тем более не пощадит.

Это понимал и Богадур, — он уже навел справки и хорошо знал о славном, лихом и кровавом прошлом Леваша, который несмотря на свою добродушную внешность прослыл крайне жестоким воином, не берущим пленных и не жалеющим ни стариков, ни детей, ни женщин.

Однако, Леваш понимал также, что для него это будет означать прямую и открытую измену королю и Великому Литовскому княжеству со всеми вытекающими отсюда последствиями, в виде скорого ареста и, вероятно, смертной казни на плахе.

Богадур тоже это понимал и поэтому с одной стороны надеялся на то, что Леваш не пойдет на самоубийственную схватку, с другой — не хотел излишне раздражать его, провоцируя буйную и горячую натуру к резким и необратимым действиям.

— Ну что ж, поговорим, — согласился он.

— Это правильно, сынок! — улыбнулся Леваш. — Ох, прости, великий хан — вырвалось! — притворно смутился он и низко поклонился Богадуру, а когда выпрямился, очень серьезно произнес — У меня нет своих сыновей, потому каждого молодого воина, мне хочется так назвать! — Вдруг он неожиданно подмигнул и широко улыбнулся, поглаживая свои длинные, как у запорожских казаков усы, — Однако, я надеюсь, мы не будем разговаривать на холоде, сидя на конях?

— Конечно, — снисходительно улыбнулся Богадур, — Прошу в мой шатер!

Леваш спешился с легкостью неожиданной для большого, грузного человека и весело крикнул:

— Фома! Тащи все сюда!

Через несколько минут ковер на полу шатра Богадура был уставлен восточными яствами, из походных запасов ханского сына, и вполне западными разносолами из погребов Синего Лога. Хозяин и гость устроились на ковре и Леваш, поднимая огромный кубок крепкого домашнего меда, проникновенно сказал:

— Я хочу выпить за твое здоровье, сынок, ты ведь позволишь называть тебя так старому вояке, в то время когда твой настоящий отец — великий хан Ахмат находится далеко?