Заговор графа Милорадовича - [29]
С этим эпизодом отчасти перекликаются истории о совместных чаепитиях Милорадовича с другим таким же героем, маршалом Мюратом, в паузах между боями 1812 года. «Третьего подобного не было в армиях!» — характеризовал их обоих Ермолов.
Кстати, курьезы последнего рода принято толковать, как примеры бесшабашности Милорадовича. Однако, учитывая гораздо большую политическую тонкость, каковой обладал Милорадович по сравнению со сложившимся о нем стереотипным мнением, этому фрагменту 1812 года (не 1805!), возможно, следует придавать совершенно иное значение — а именно тайного зондажа взаимных намерений сторон, ввязавшихся в борьбу заведомо более серьезных масштабов, нежели предполагалось заранее. Можно не сомневаться, что если бы была возможность усилить дипломатическим путем позиции русских, то Милорадович ее не упустил. Но в 1812 году договариваться с французами было не о чем. Впрочем, подобные ответвления несколько уводят нас от основного русла повествования…
Победа 1812 года перевернула все российские и европейские реалии.
Спустя четверть века один из доморощенных экономистов и публицистов, Р.М.Зотов, писал: «1812-й год подобно сильной грозе очистил Русский воздух, зараженный унизительным пристрастием ко всему иностранному. С тех пор Россия, спасшая Европу, имела полное право гордиться собственною национальностью, — а теперь, вот уже близ 25-ти лет, как чувство народной гордости быстро развивает самобытный тип Русского народа».
Начало истерической патриотической пропаганде положили «Письма» И.М.Муравьева-Апостола (отца знаменитых братьев-декабристов), написанные еще во время наполеоновской оккупации Москвы. Затем эстафету подхватил будущий непосредственный участник заговора Ф.Н.Глинка — адъютант Милорадовича, написавший в новогоднюю ночь 1813 года знаменательные строки: «Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чужих пределах. Изумленная Европа, слезами и трауром покрытая, взирая на небо, невольно восклицает: «Велик Бог земли русския, велик Государь и народ ее!»» — обе агитки были опубликованы и снискали признание в 1813 году.
Идеологический поворот был радикальным: от культа европейской цивилизации, насаждаемого преемниками Петра I, к восхвалению самостоятельности и самобытности России.
Этот замечательный тезис был сразу подхвачен в правительственных кругах и использован в дискуссиях вполне практического свойства. Пионером стал В.П.Кочубей, заявивший в 1815 году, что у России — свой путь, а развитие промышленности ей противопоказанно. Он ратовал, например, за понижение таможенных пошлин, защищающих отечественную промышленность, но одновременно препятствующих развитию сельскохозяйственного экспорта — основной статьи помещичьих доходов (о перепитиях международной таможенной практики 1815–1825 гг. и всем комплексе порожденных ими проблем — подробнее ниже).
Тут же восхищение российской самобытностью было распространено на восхваление существующих крепостнических порядков. Чисто охранительные настроения, и без того господствовавшие в помещичьей среде, были значительно усилены победой, достигнутой над вторгшимся врагом.
Тон в пропагандистской кампании задал популярнейший печатный орган «Дух журналов». В 1817 году один из его авторов, скрывшийся за звучным псевдонимом «Русский дворянин Правдин» (от него так и веет Аракчеевым!), прямо ссылался на поддержку крепостничества самими крепостными: «ясным доказательством тому служит 1812 год, когда они не только отвергли коварные обольщения врага общего спокойствием при вторжении его в наше Отечество, но и вместе с помещиками своими устремились все на защиту домов своих и милой родины».
Что касается коварных обольщений врага, то Наполеон действительно тщетно пытался вызвать народное восстание в России, выпустив в 1812 году манифест об отмене крепостного права. Вот тут-то и сказалась завидная предусмотрительность властей о пресечении народного образования: при подавляющем преобладании неграмотных правительственные распоряжения доходили до населения исключительно путем зачтения их священниками в церквях. Зачтенный манифест становился важным и волнующим проявлением живой, хотя и односторонней связи Царя, Богом установленного, с каждым из его православных подданных.
В данном же случае попы проявили патриотизм и не стали читать наполеоновский манифест. Наполеоновская провокационная агитация, таким образом, просто не добралась до русских мужиков, и Наполеон лишился гораздо более действенного оружия, чем его полководческий гений и сила штыков и артиллерии: во всей Европе (в том числе — в Польше) он обезоруживал противника, отменяя существовавшее там не
