Заговор генералов - [54]

— Поезд готов, но Совдеп не разрешает его отправку.

— Мне? Не разрешает? — рассвирепел Родзянко. — Разыскать, позвать сюда Керенского!

Нашли.

— Что там ваши, из флигеля, воду мутят, Александр Федорович?

— Сейчас узнаю, — выскользнул из кабинета товарищ председателя Совета.

Вскоре вернулся:

— Они согласны дать вам разрешение на выезд. Но только в сопровождении батальона революционных солдат — и с представителем Совдепа.

— Зачем такой эскорт?

— Они располагают копией вашей телеграммы, только что отправленной царю, и опасаются, что вы решили сговориться с Николаем… В распоряжении Исполкома — все приказы о переброске войск с фронта на Питер, сделанные генералом Ивановым. Очевидно, и здесь, на телеграфе Таврического, и на телеграфе по железным дорогам, у Совдепа имеются свои люди…

Родзянко пригнул голову, гневно поглядел исподлобья:

— Вы что — пешка у них?

— Попытаюсь уговорить…

Нет, под наблюдением «товарищей» вести переговоры с государем он не будет… Придется поручить эту миссию другим. Кому?..

Он пригласил и спой кабинет Гучкова и Шульгина.

Спустя час оба тайно покинули Таврический.

В комнату председателя влетел Александр Федорович:

— Я их уговорил! — Он театрально вскинул руки. — Это было так трудно!.. Можете ехать: поезд на парах.

— Благодарю. Не требуется. Я передумал, — отрезал Родзянко. Набросал на листке несколько слов. — Не потрудитесь ли занести на телеграф? По дороге можете ознакомить и своих в Совдепе.

Протянул листок. Керенский прочел:

«Псков. Его Императорскому Величеству. Чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне выехать, о чем доношу Вашему Величеству».

Родзянку все больше беспокоило: а как там, во второй столице? Свое положение в Петрограде надо было подкрепить Москвой. Поэтому следующим в ряду дел было предписание командующему Московским военным округом Мрозовскому: «Правительственная власть временно принята Комитетом членов Государственной Думы под моим председательством. Предлагаю Вашему Превосходительству подчиниться Комитету. За допущение кровопролития будете отвечать головой».

На предписание тотчас откликнулся не командующий, а московский городской голова Челноков: «В наших руках Кремль, Арсенал, телефон, телеграф, дом градоначальника. Воинские части не повинуются Мрозовскому. Место коменданта по нашему назначению занял Грузинов. Мрозовский формально отказывается признать новое правительство без приказа Его Императорского Величества. Необходимо спешить с Высочайшим Указом о признании правительства. Москва с энтузиазмом приветствует Государственную думу. Все обошлось без кровопролития, но надо спешить с формальным окончанием дел».

Превосходно! Городской голова Челноков — кадет, подопечный Милюкова. С ним можно будет быстро договориться. Следует направить надежного человека, опыт последних часов показывает, что нельзя медлить ни минуты. А то и там, чего доброго, чернь додумается до своего Совдепа.

Михаил Владимирович вызвал думца Новикова:

— Без промедления поезжайте, уважаемый, в белокаменную. Проинформируйте местных деятелей о здешних событиях, установите связь с городской думой. Именно она должна стать регулирующим центром. Надлежит принять все меры, чтобы Москва не последовала примеру Петрограда. Если революционная анархия распространится на Москву, а потом и на всю Россию, нас ожидают неисчислимые гибельные последствия. И напротив, предотвратив выступления фабричных и солдат в Москве, можно будет опереться на нее для борьбы со смутьянами в Питере. Даю вам широкие полномочия. Держите меня в курсе дел по телефону.

3

Было примерно три часа дня, когда за воротами, за стенами «Бутырок» налился гул толпы, прорезаемый сигналами автомобилей.

Арестанты, работавшие в коридоре, бросили свои машины и припали к окнам. Феликс увидел: двор заполняют фигуры в шинелях, в черных пальто и куртках. А над шинелями и куртками — красное. Флаги!

Тюрьма огласилась радостными криками. Из окон брызнули под ударами стекла. Внизу грохочут двери, шаги.

— Товарищи! Вы свободны!

Но тут, в коридоре, — тюремные надзиратели. Лица белы. Пытаются вдавить свои дюжие фигуры в проемы стен.

— Отдавай ключи!.. Отдавай револьвер!..

И уже все несутся по коридору, крича что-то нечленораздельное. Отворяются одна за другой камеры. На волю! На волю!.. Кто бежит. А кто едва тащится, придерживаясь руками за шероховатую стену. Один ползет, падая на грудь и снова приподнимая тело на бессильных руках. На волю!..

В тюремной кузне выстраивается длинная очередь:

— Расковывай! Скорей!

Кузнец взмок. Непривычная работа. На потном, грязном лице хмельная улыбка. Те, кто не может дождаться, бьют по кандалам чем попало, сбивая цепи, раня ноги.

Феликс пробегает мимо кузни в цейхгауз. Найти свои вещи и переодеться.

Но уже пошла «гулять» уголовная братия: взяли цейхгауз штурмом, набились, рвут друг у друга чье попало, напяливают на себя по десять одежд, тащат узлы… Тьфу, пропади пропадом!

Он направляется к воротам. Посреди центрального двора — того, где еще вчера: «В затылок друг другу! Руки за спину!..» — полыхает костер. Из административного здания тащат охапками папки дел. В костер! В огонь проклятые «статейные списки»!.. Но среди тех, кто бежит с тюремными бумагами к костру, Дзержинский узнает и одного из офицеров администрации. Ишь старается!.. Или… Или концы в воду? Пытаются замести следы: кто был слухачом в общих камерах, какие сведения получены от секретных сотрудников… Надо бы остановить. Да разве затушишь огонь ненависти?.. Там, среди этих тысяч папок, и объемистое его дело. А в нем и письма Зоси, и фотографии Ясика. Но все равно этот костер — торжествующее зарево. Заря свободы! И не письма и фотографии — скоро он увидит своих родных!..