Загнанный зверь - [37]

— Я могла бы сварить вам кофе, мистер Терола.

— Я сто лет варю себе кофе сам.

— Значит, самое время попробовать моего. Где у вас плитка?

Зевая, он провел ее в спальню и сел на край кровати, а она включила плитку и налила воды в кофейник.

— Как это ты стала милосердным ангелом, малютка?

— Я рада время от времени постараться для друга.

— А потом, думаешь, друг постарается для тебя?

— Это было бы чудесно.

— В чем закавыка?

— В тех снимках, что вы с меня сделали, — сказала она. — Сожгите их.

— Почему?

— Я на них плохо получилась.

Его брови зашевелились, как черные волосатые гусеницы.

— Вот как?

— Сожгите их и сфотографируйте меня снова. Сделайте такие снимки, чтобы их показывали в музеях.

— Послушай, Элейн, Эйлин или как тебя там…

— Эвелин.

— Послушай, Эвелин, будь пай-девочкой и шагай домой, а я подумаю над твоим предложением.

— Вы этого не сделаете.

— Что ты, конечно, сделаю.

Он лег на кровать и прикрыл одеялом нижнюю часть тела до пояса.

— Вы обещаете, мистер Терола?

— Что?

— Сделать меня бессмертной?

— Рехнулась ты или что? — сердито сказал он, взбивая подушку. — Услышат люди такие слова и упекут тебя в дурдом.

— Мистер Терола…

— Уматывай, я сказал. Сегодня мне не до тебя. Славно провел ночь.

— Мистер Терола, как вы думаете, я хорошенькая?

— Великолепная, — сказал он, закрывая глаза. — Просто милашка.

— Вы смеетесь надо мной.

— Нет, не смеюсь. Зачем мне это надо? А теперь будь пай-девочкой, исчезни, Эйлин.

— Эвелин, — сказала она. — Э-ве-лин.

— Ну да, конечно.

— Скажите: Эвелин.

Терола открыл глаза и увидел, что она склонилась над ним.

— Да что с тобой, малютка? Ты сумасшедшая?

Сумасшедшая. Такими словами не бросаются.

* * *

Заворачивая за угол, она оглянулась на библиотеку. Шпион, загримированный под старика, стоял на лестнице и наблюдал за ней, держа под мышкой «Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт». Она бросилась бежать.

Старик вернулся в библиотеку и остановился у справочного стола, за которым сидела рыжая девица, обложенная телефонными справочниками по всем городам страны.

Девушка улыбнулась и сказала:

— Я уж было подумала, вы опять сбежали с нашим журналом, мистер Хофман.

— На этот раз нет. Вы не обратили внимание на молодую женщину, которая только что вышла? В темном пальто.

— Да нет. А что?

— Последние полчаса я наблюдал за ней. Она показалась мне очень странной.

— У нас здесь бывает немало странных людей, — бодро сказала девушка. — Публичное заведение, сами понимаете.

— Я подумал, что, может быть… В общем, я случайно заметил на груди ее платья пятна.

— Наверно, ела спагетти за ленчем. Знаете, какие они скользкие?

— Все то время, что я за ней наблюдал, она держала перед собой открытую книгу, но не читала. Книга, кажется, о птицах, точно не скажу, глаза уже не те, что прежде. Когда она уходила, то наклонилась ко мне и что-то шепнула. Я не разобрал, что именно. Странно, правда ведь?

— Довольно странно.

— Я и подумал, не позвонить ли в полицию.

— Ну вот, опять вы за свое, мистер Хофман, все выдумываете!

* * *

Из-за тиканья в мозгу и страха перед шпионами она старалась не заходить в один и тот же бар дважды, но было трудно отличить один бар от другого, они были так похожи. Как будто интерьер, неоновые вывески, мебель, завсегдатаи, бармены — все поступило партиями из одного и того же универмага.

Существенным различием было расположение телефонной кабины. В баре «Мекка» она располагалась в дальнем конце зала, рядом с мужской уборной, и была скрыта от взглядов сидящих за стойкой большой кадкой с филодендроном.

Плотно закрыв за собой складывающуюся дверь, она почувствовала себя в безопасности и тепле, вне досягаемости посетителей, как ребенок в игрушечном домике или поэт в башне из слоновой кости.

Она набирала номер, улыбалась, глубоко вдыхая затхлый воздух бара, словно это был чистый кислород. Крествью, 15115. Пока ждала ответа, складывала цифры. Получилось тринадцать. Если, скажем, прибавить один и разделить на два — получится семь. Все должно сводиться к семи. Большинство людей этого не знают, а когда им говоришь, проявляют скептицизм или открытое неверие. После пятого гудка (плюс два) откликнулся женский голос:

— Алло?

— Это дом Кларво?

— Да.

— Миссис Кларво?

— Ее нет дома.

— Но я узнала ваш голос, миссис Кларво.

По проводам донесся резкий звук, будто на пол упал металлический предмет.

— Кто… это вы, Эвелин?

— Вы не ожидали услышать меня так скоро?

— Ожидала. Да, я ожидала.

Короткая пауза на другом конце линии, какая-то суета, звуки шагов, затем низкий мужской голос торопливо, но отчетливо произнес: «Спросите ее об Элен. Спросите, где Элен».

— Кто там с вами? — спросила Эвелин. Как будто она не знала. Бедный старый Блэкшир, неуклюже разыскивающий ее по всему городу, точно слепой, бредущий по лесу. «На днях я выскочу к нему из-за дерева».

— Никого со мной нет, Эвелин. Был, но я его отослала. Подумала, что вам… что нам с вами лучше говорить наедине. Эвелин? Вы слушаете?

Она слушает. В тепле, в безопасности, ребенок в башне из слоновой кости, поэт в игрушечном домике.

Мимо кабины прошел осанистый мужчина, она посмотрела на него сквозь грязное узкое стекло в двери. Но он даже не заметил ее. Думал совсем о другом.