Загадочный город - [109]

Орелия чувствовала, что начинает походить на собственный товар, — без оживляющего присутствия другого человека она пребывала в подвешенном состоянии.

Новая хозяйка магазина задавалась вопросом, как много супруга сэра Веронала знает о прошлых и нынешних делах Сликстоуна.

На следующее утро Орелия попросила Грегориуса Джонса присмотреть за леди Сликстоун. Той могла угрожать опасность. У Джонса загорелись глаза.

Вернувшись домой, Ференсен освободил одну стену, чтобы настроить на нее проекцию гобелена. При виде предельно точного описания последних лет жизни сэра Генри, охоты на чудовище Сликстоуна и сцены убийства у старика на глазах выступили слезы. Что-то в этом изображении настораживало — может, в нем и таилась просьба об искуплении вины, но чувствовалось тут и скрытое неповиновение.

Его внимание переключилось на две повозки — с кучкой оборванцев и с изгнанными вундеркиндами. Он взобрался по приставной лестнице, чтобы достать тоненький томик авторства ученого-эрудита Джона Ди: сборник афоризмов об особых свойствах природы, который Ди посвятил своему другу, фламандскому географу Герарду Меркатору. Ференсен быстро нашел то, что искал, афоризм под номером XXI. Здесь Ди выдвинул предположение о том, что «данные при рождении черты характера развиваются под воздействием совместных сил окружающей человека природы и небес».

Затем он достал собственное издание «Англосаксонских хроник» 1823 года, в переводе преподобного Джеймса Инграма, — это подарочное издание Инграм подготовил специально для таких же антикваров, каким был он сам. Запись за 1017 год гласила: «Странные вести доносятся из деревни Ротервирд. Жрец-друид заявляет, будто на местную ярмарку летнего солнцестояния явилось чудовище с цветком середины лета. Всех спасли Зеленый Человек и Молот».

Облонг говорил о странном цветущем дереве, изображенном на фресках церковной башни. В записи не было никаких явных отсылок к камням или точке перехода. Зеленый Человек считался важной фигурой сельской мифологии Европы, но никакой очевидной связи с Лост Акром тут не прослеживалось. Что же касается Молота… Здесь, как он чуял, скрывалась какая-то более древняя загадка.

Наконец Ференсен вспомнил своего пьянчугу отца и его побои. Припомнил храбрые попытки матери защитить детей и ее раннюю смерть, распростертое на земляном полу лачуги тело. Наконец, но не в последнюю очередь, мысли Ференсена вернулись к невероятным талантам сестры. Морвал улавливала не только внешний вид, но саму душу вещей.

Ференсен вышел на улицу, чтобы посмотреть на звезды, которые начинали тускнеть с приближением восхода.

Он намеренно соблюдал такой режим, который помогал удерживать прошлое на расстоянии: только спорт и вежливость, никаких сердечных разговоров, ничего, что могло бы вызвать у собеседников интерес к его прошлому. Физические упражнения способствовали крепкому сну.

Несмотря на вечерние откровения, его защитный механизм продолжал держать древнюю историю в отдалении. Наяву и во сне он мог закрывать сознание от любых нежелательных образов — здесь колонна пехоты, там — коракл, орошенный кровью каменный алтарь…

Только буквы не выходили из головы. Они были будто выбиты в камне: его буквы, его язык.

Druidus[36].

Exercitus[37].

Ferox.

И да… Грегориус.

Облонг забрался в постель с ощущением собственной правоты, хотя это касалось не столько самого учителя, сколько его предмета. История запустила свои когти в нынешний день, и он не сомневался, что все только начинается.

6. На следующее утро

Несмотря на хорошую погоду, рассвет застал город в удручающем состоянии. За много столетий в Ротервирде не пострадала ни одна башня. Сознание жителей прожигали обугленные балки перекрытий. Сажа, точно проказа, покрывала крыши и стены.

Сноркел проявил себя с лучшей стороны: еще до завтрака монтажники в красных защитных касках и зеленых куртках принялись сновать по стремянкам вверх и вниз, напоминая крылатых жуков. К наступлению дня следы пожара были закрыты брезентом.

Но Сноркел все равно чувствовал, что его и тут обошли. Не посоветовавшись с ним, сэр Веронал предложил финансовую помощь всем пострадавшим домовладельцам; появившаяся в манерах Сликстоуна гордыня только укрепляла Сноркела в опасениях по поводу политических амбиций нового хозяина поместья. Этот человек владел яхтами, домами и самолетами — а теперь он желал добавить в свое портфолио еще и город.

Сноркел больше не верил в анонимность письма, которое заставило его пригласить сэра Веронала в Ротервирд; мэр начал подозревать, что сэр Веронал подстроил все сам, прибегнув к помощи местного шпиона. В конечном итоге, как сам Сноркел прекрасно знал, у каждого есть цена.

Он чувствовал собственную уязвимость в преддверии единственной политической процедуры, с которой ничего не мог поделать, — проводившихся раз в пять лет муниципальных выборов, назначенных на следующую зиму. Династия Сноркелов десятилетиями успешно избегала переизбрания, но сэр Веронал не удовольствуется второстепенной ролью. После года постоянного проживания в городе он получал право как голосовать, так и выдвигать свою кандидатуру. Сноркелу не устоять.