Загадочная личность - [18]

Рыжиков твердым шагом пошел в темноту. Мы свернули за развалины старого дома, от которого осталась только крепкая кирпичная стена. Ее сносили, сносили — так и не могли снести. На этой стене с Аней Суховой мы играли в цирк. Днем, конечно.

Рыжиков остановился. Сейчас, наверно, начнет в любви объясняться. Я проглотила комочек снега и от волнения закашляла.

— В Одессе была? — спросил Рыжиков.

— В Одессе? В какой Одессе? А… Не была в Одессе.

— Ты больная, что ли? — спросил Рыжиков. — Голос потеряла.

— Здоровая. А при чем тут Одесса? — Я все еще переживала, что Рыжиков мне в любви будет объясняться, а я ведь еще не решила, полюблю ли его навеки. Но если он будет уж очень страдать, то полюблю.

— В Одессе есть катакомбы. Слышала? — спросил Рыжиков.

— Слышала.

— А этот сугроб видишь?

— Вижу.

Сугроб около стены правда был высокий и длинный как будто весь снег специально всю зиму валил в одно место, вот сюда, к этой стене.

Рыжиков нагнулся и стал что-то делать в снегу. Я увидела, что он будто дверь открыл в этот сугроб. Черная дыра возникла. Неужели клад здесь зарыт!

— Это что? — спросила я и заглянула в дыру, из которой повеяло холодом и мраком.

— Это тоже катакомбы, — сказал Рыжиков. — Сам вырыл. Я полезу вперед, ты за мной.

— Зачем? — Мне совсем не хотелось лезть туда. И так темно, а там еще темнее… — Давай завтра днем.

— Днем и дурак может, — сказал Рыжиков. — Так и скажи, что боишься.

Я поняла, что настала минута испытать свою волю и дух.

— Я готова, — твердо сказала я.

Рыжиков нагнулся и полез. Я взглянула на луну и на звезды и тоже полезла.

Снежная пещера была довольно узкая и низкая. Можно было лишь ползти. И мы ползли. Прямо у моего носа торчали ботинки Рыжикова. В сапоги мне набился снег, твердый, ледяной. Надо было брюки надеть и шапку с длинными ушами. Дусин берет сползал все время на глаза.

Мне казалось, что мы очень давно ползем. Как это Рыжикову удалось вырыть такую длинную пещеру? Неожиданно Рыжиков остановился, и я ткнулась носом в его ботинки.

— Все, — сказал он, — доползли.

Голос его звучал глухо, растворялся в снегу.

Я посмотрела вперед. Смотри не смотри, впереди чернота. Но зачем-то я поползла дальше, прямо на Рыжикова.

— Куда? — зашипел он.

Я вытянула вперед руку и уперлась в снеговую стену. Дальше ползти было некуда.

— Давай назад! — прошептал Рыжиков.

Но было так тесно, что я боялась пошевелиться. Время шло. Часы Рыжикова исправно показывали час, день, месяц, год.

Мне казалось, что если я пошевелюсь, то снег обвалится на нас. И мы будем тут лежать под снегом, а мама с папой думают, что я к Оле ушла. Может быть, они все-таки догадаются, возьмут собаку-ищейку, она по следам разыщет, и нас откопают. А вдруг метель началась, все можно ожидать, и следы замело. Тогда уж всё, никто не догадается.

— Ползи, тебе говорят, а то замерзнем, — зашептал Рыжиков.

Но позади было так же темно, как впереди, никакого просвета. Может быть, нас замуровали?

Рыжиков пошевелился. На голову мне сразу посыпался снег.

— Ползи! — приказал Рыжиков. — Да не вперед, а назад.

Я тихонько перевалилась на бок и двинулась с места. Мы ползли молча. Наверно, темнота никогда не кончится. Наконец я почувствовала: ноги выползли, а потом и голова.

Мы сели на снег. Ночь была прекрасна. Никогда я еще не видела столько звезд и такой большой и желтой луны. Рыжиков тоже смотрел на луну.

— У тебя клаустрофобия, — сказал он.

— Что у меня?

— Кла-ус-тро-фо-би-я, — по слогам произнес Рыжиков. — Это значит — боязнь замкнутого пространства. Есть еще а-го-ра-фобия. Боязнь открытого пространства. Давай съездим куда-нибудь в поле, на простор, посмотрим, есть ли у тебя агорафобия.

Я поняла, что только еще начала себя познавать, Но, наверно, у меня всё есть.

— А у тебя ничего такого нет? — спросила я Рыжикова.

Рыжиков промолчал. Наверно, он устал, и ему надоело разговаривать. Я тоже устала.

Но дома мне пришлось еще долго говорить.

— С собакой хотели тебя искать! — возмущалась мама. — Посмотри, на кого ты похожа! Нельзя на улицу выпустить!

На следующий день, когда я пошла в школу, взяла с собой коробок спичек. Тренироваться надо ежедневно и ежечасно, так говорит Рыжиков.

— Хочешь закалять волю и дух? — спросила я подругу Таню.

— Ты что — в проруби решила купаться? — спросила она.

— Почему в проруби? — удивилась я, потому что мне такое и в голову не приходило.

— Вчера по телевизору показывали «моржей», так называются те, которые зимой купаются, — сказала Таня. — Я сразу подумала, что, наверно, Веткина запишется, «моржом» станет.

Почему Таня так решила? Я и плаваю-то плохо, один раз даже чуть не утонула. Да и разве меня мама отпустит в проруби купаться?

— Между прочим, есть такие люди, которые по углям ходят, — сказала я.

— По горячим? — удивилась Таня.

— По раскаленным.

— Ну уж это ты сочиняешь, — сказала Таня.

— Спроси Рыжикова. Он сам, может быть, скоро будет ходить по углям. Надо закалять волю и дух.

Тут я достала спички и рассказала Тане, как и что нужно делать.

— А если будет больно? — спросила Таня.

— Ты не думай о боли, решительно бей.

Таня осторожненько стукнула по спичке. Спичка свалилась, только и всего.