Загадочная личность - [16]

— Ну да-а! — недоверчиво протянул Федя.

— Ты замерзнешь с непривычки. Купи шапку с длинными ушами, — посоветовала я.

— Надо закалять волю и дух, — твердо сказал Рыжиков. — Никогда не буду носить шапку с длинными ушами!

Я с уважением посмотрела на Рыжикова. Сама я всегда ходила в шапке с длинными ушами, даже весной.

— Мой отец вообще ходит без шапки, — добавил Федя. — Взял и закалил себя. Сейчас чемпион по боксу.

Вот это да: у Рыжикова отец — чемпион! А я представляла, что он в очках, ходит с портфелем и в большой меховой шапке. Федя Рыжиков, когда вырастет, наверно, таким будет. Он станет читать лекции студентам, скучно поглядывая в зал. А вышло, что у Рыжикова отец боксер.

— Ты, Рыжиков, тоже чемпионом будешь? — спросила я.

Федя Рыжиков снисходительно улыбнулся:

— У меня другое предназначение.

— Ты философ?

Рыжиков остановился даже. Видимо, ему надо было подумать, а когда идешь, то мысли вылетают. Он постоял, подумал и сказал:

— Да, я философ.

— Значит, ты себе на уме?

— Как это, себе на уме? — не понял Рыжиков.

Я пожала плечами: себе на уме — значит себе на уме. Но Рыжиков не унимался:

— Выходит, я ненормальный?

— Нормальный, — успокаивала я. — У тебя лицо непроницаемое. Без переживаний.

Рыжиков остался доволен моим ответом.

— Я достигаю это системой тренировок, — сказал он. — Каждый день закаляю волю и дух.

Я снова с уважением посмотрела на Рыжикова.

— Я тоже хочу закалять волю и дух, — сказала я.

Рыжиков остановился, достал из кармана коробок спичек.

— Начни с этого, — сказал он.

Мы сели на обледенелую скамейку, положили под себя сумки.

— Ты фокус собираешься показывать? — спросила я.

Рыжиков снисходительно улыбнулся.

— Смотри, — сказал он и поставил на ладонь спичку, а другой ладонью стукнул по спичке, и она переломилась надвое.

— Я запросто так сделаю, — сказала я и тоже поставила спичку на ладонь. Она тут же упала.

— Слегка сожми ладонь, вот так, — посоветовал Рыжиков.

Я чуть сжала ладонь. Спичка держалась. Я размахнулась и стукнула по ней другой ладонью. Спичка не сломалась, но стало очень больно.

— У тебя, наверно, фокус, — сказала я, дуя на ладонь. — Может, ты меня загипнотизировал?

В цирке однажды гипнотизер выступал. Он на глазах у всей публики яичницу в кепке жарил, А спички ломать ему, наверно, вообще ничего не стоит. Может, и Рыжиков — гипнотизер, а не философ?

— Никакой это не гипноз, — сказал Рыжиков. — Система тренировок. Главное, нужно отключиться и недумать, что тебе будет больно.

— Как это отключиться?

— Думай о чем-нибудь другом.

Рыжиков так ударял по спичке, как мух ловил.

Хлоп! — сломал, хлоп! — сломал.

Ну, думаю, сейчас у меня тоже получится. Я поставила на ладонь спичку и сделала вид, что забыла про нее. Отвлекаюсь, смотрю на дорогу. Бежит по дороге собака, черная, лохматая. Остановилась и смотрит на меня: дескать, что тут такое происходит? «Волю и дух закаляю, — говорю я собаке мысленно. — А ты что тут бегаешь? Какие у тебя дела?» Тут я подумала, что уже достаточно отключилась, сейчас уже нисколечко не будет больно. И изо всей силы стукнула ладонью по спичке. Если бы не Рыжиков, я бы заревела. Но Рыжиков сидел и глядел на меня своими черными глазами. Я шмыгнула носом.

— Почему-то опять не сломалась.

— Это потому, что ты боишься. Я же тебе сказал: не думай, что будет больно.

— Я не думаю.

— Думаешь. Это с первого раза не получится, — успокоил он. — Я месяца три тренировался, прежде чем научился отключаться. Все руки в синяках были.

Я опять с уважением посмотрела на Федю Рыжикова.

Тут подбежала та самая черная лохматая собака.

— Как тебя зовут? — спросила я собаку. Она завиляла хвостом. — Бобик его зовут.

— Почему это Бобик? — удивился Рыжиков.

— Сразу видно, что Бобик.

Собака опять завиляла хвостом: дескать, совершенно верно, меня зовут Бобик.

— От собак много грязи, — сказал Федя Рыжиков и отряхнулся.

Бобик на него тявкнул и пошел по своим делам.

— Лает еще, — обиделся Рыжиков.

— Он же слышал, что ты про него сказал. Ему тоже не очень-то приятно было.

Рыжиков стал доказывать, что животные ничего не понимают, у них только рефлексы. Я очень удивилась.

Федя Рыжиков посмотрел на свои ручные часы, которые показывали и час, и день, и месяц, и год.

— А север и юг они не показывают? — спросила я.

— Это же не компас, а электронные часы. И зачем тебе в городе Северный полюс?

— Надо, — сказала я.

Мне давно хотелось иметь компас. Но мама сказала, что я и так не заблужусь. А по-моему, очень важно знать, что если вот по этой тропинке идти, идти, идти, то придешь на Северный полюс. Или на Южный.

Мы помолчали.

— А если твои часы не тот год покажут, что будешь делать? — спросила я Рыжикова.

— Они ничего не путают, — сказал он и еще раз посмотрел на часы. — Мне пора. А ты тренируйся. Есть такие люди — йоги, в Индии живут, так они даже по горячим углям ходят.

«Как это по углям?» — подумала я. Однажды у костра я ступила ненарочно на уголек, так целый день хромала. Мне даже ногу забинтовали. Мама сильно расстроилась и говорила, что кругом природа, столько свободного места, а я непременно на уголь ступлю. Жалко, что я тогда была незнакома с Федей Рыжиковым.

Федя подал мне руку, крепко пожал и пошел, но неожиданно он окликнул меня и вернулся обратно.