Загадки Петербурга I. Умышленный город - [5]

, Монетная, Ружейная, Посадская… На Большой Дворянской строили дома вельможи — от губернатора Меншикова до канцлера Шафирова.

На другой стороне Невы вокруг Адмиралтейства располагались слободы его служащих, состоявшие из деревянных и мазанковых домов, вытянутых в линии параллельно зданию Адмиралтейства. Эти улицы назывались Офицерскими, Морскими. Ближе к Адмиралтейству стояли дома людей побогаче. Им для застройки отводили участки шириной в двадцать пять и длиной в сорок метров. Дальше, за речкой Мьей (ныне река Мойка), жили солдаты, матросы, мастеровые люди, переведенные на жительство в Петербург. Некоторые слободы в городе так и назывались — Переведенские. Там участки, определенные под застройку, были меньше — длиной в двадцать и шириной в десять метров. Во всех слободах, офицерских и солдатских, дома возводились по образцам, разработанным Трезини. Не все прибывавшие сюда жители могли сразу построить себе дом и были обречены подолгу оставаться без надежного крова, а бедные переселенцы поначалу жили в шалашах или землянках.

Каждый, будь то богатый помещик, боярин или бедный крестьянин, переселение в Петербург принимал как величайшее несчастье. Причин для этого было немало, но мы упомянем одну из них — природные условия этих мест.

«Парадиз» среди топей

Печальный край. На Троицкой площади. Иностранцы в Петербурге. Петр и Москва. Строение города, или Любовь к геометрии. Александро-Невский монастырь

Климат и ландшафт средней и южной России отличались от природных условий Петербурга и его окрестностей. Город стоял на болотах, в низине у устья Невы, где от соседства с Балтийским морем царили сырость, дожди, часто случались наводнения. Скудная природа, вечно серое небо, короткое дождливое лето и сырая холодная зима. Петр I называл эти места и свой город «парадизом»; Меншиков, вторя ему, говорил, что это «святая земля». Но были и другие отзывы. Берхгольц, например, писал, «что здешняя земля из-за сырости ничего не родит», и город, если прекращается привоз продовольствия, оказывается на грани голода: «по всей округе трудно найти кусок хлеба».

Итак, земля холодна и неплодородна. Вода. Кажется, в столь сыром месте с нею не может быть проблем. Однако в книге академика Петербургской Академии наук И. Г. Георги «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного», изданной в 1794 году, читаем: «Вода реки Невы, ее протоков и каналов, протекающая почти во все части города, есть самая легкая, светлая и чистая речная вода. Хотя приезжие во время первых двух месяцев пребывания своего в Санкт-Петербурге подвержены бывают поносам, надкожной сыпи и другим болезням, обыкновенно приписываемым действию Невской воды, однако же по сделанным химическим испытаниям г. Моделя явилось, что в 80 фунтах воды, черпанной выше города, находится только 68 гранов известковой земли и 3 грана извлекаемого травяного соку… Отсюда и явствует, что все припадки приезжих надлежит приписывать паче перемене образа жизни и другим причинам, нежели действию Невской воды, совершенно заменяющей недостаток колодезной и ключевой воды в столице».

Наука и, в частности, оптимистические выводы г. Моделя заслуживают всяческого уважения, но все же из текста следует, что колодцев и родников на этой земле мало, приходится пить невскую воду, а от нее сыпь, поносы… «Везде, где землю роют, — сообщает Георги, — обретают в глубине от 2 или, если много, до 7 футов болотную воду, почему в домах отчасти совсем погребов в земле иметь не могут, а хотя и имеются, то не более как на 2 или 3 фунта глубины… Сие свойство земли причиняет кроме действий своих над воздухом и многие другие важные неудобствия, как то: дороговизну и трудность в строении домов, раннейшее гниение деревянных зданий, недостаток годных колодцев и хороших погребов, грязные улицы и скоро портящиеся мостовые, беспокойствия и частию даже опасности от наводнений, коим западные части города подвержены».

Еще через полстолетия петербургский журналист В. Зотов будет с горьким юмором описывать родной климат: «С первыми числами июня оканчивается царство густой грязи и начинается царство жидкой. Календарь показывает наступление лета — предосторожность похвальная, без которой это было бы трудно заметить, и петербуржец, то промокая от дождя, то просыхая от холодного ветра, выставляет двойные рамы и, обвязывая простуженную щеку, говорит: „Пора на дачу“. И те, кто выезжал на дачу, и те, кто оставался в городе, все одинаково чихали. Только одни называли это инфлуэнцией и аккуратно выполняли все предписания домашнего доктора, а другие объясняли все волей Божьей и пользовались нашептанной водицей, помогавшей не хуже хваленых докторских пилюль».

Н. П. Анциферов, автор замечательной книги «Душа Петербурга», связывает характер города с его местоположением: «Город на болоте. Жизнь на болоте, в тумане, без корней, глубоко вошедших в животворящую мать сыру-землю. Нет корней, и душа распыляется. Все врозь, какие-то блуждающие болотные огни, ненавидят ли, любят ли, всегда мучают друг друга, не способные слиться в одно органическое целое». Эти строки перекликаются с атмосферой петербургских романов Достоевского.