Загадки Петербурга I. Умышленный город - [128]

Обжег ее столь жарким взглядом,

Что чуть не сжег мой керосин.

И я, предчувствием взволнован,

В ее глазах прочел ответ,

Что он — давно деклассирован,

И что ему — пощады нет.

И мы прошли по рвам и льдинам,

Она — туда, а я — сюда.

Я знал, что с этим господином

Не встречусь больше никогда.

(А. Блок, 1919 год)

Занавес закрывается. За ненадобностью в сундук отправлена кукла Господин, немного погодя — Поэт. А для Дамы и Матроса новую пьесу сочинит Михаил Зощенко.

В начале 20-х годов Петроград полуразрушен: торцы мостовых выломаны и сожжены, летом улицы зарастают травой; «старые петербургские вывески еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было… в Гостином дворе можно было собрать большой букет полевых цветов… Все кладбища были разгромлены», — вспоминала А. Ахматова. Но население Петрограда увеличивалось главным образом за счет притока со стороны. В 1923 году здесь уже больше миллиона жителей, в 1926-м — больше полутора миллионов.

Да тот ли это город? Переименованы улицы, площади, мосты. Дворцовая площадь теперь площадь Урицкого, Исаакиевская — Воровского, Владимирская площадь и одноименный проспект — Нахимсона, Невский проспект — 25 Октября, Литейный — Володарского, Дворцовый мост — Республиканский… Даже Таврический дворец теперь дворец Урицкого! Председателя петроградской ВЧК увековечили основательно: кроме Дворцовой площади, Таврического дворца, табачной фабрики, и Царское Село стало «Детским имени товарища Урицкого». А Павловск — Слуцк.

С улиц и площадей начали убирать памятники, «не имеющие художественной ценности и воздвигнутые в честь царей и их слуг». В 1918 году появились советские памятники. Подбор «великих людей» был удивительный: от Рентгена и Гейне — до Гарибальди и Луначарского. Новые идеи воплотили представители нового искусства. «Старики-старожилы едва ли забыли странные бюсты на длинных столбах — постаментах, которые неожиданно выросли среди городских площадей. Судя по надписям, эти треугольники и усеченные кубы притязали на то, чтобы изображать Некрасова, Чернышевского, Марата», — писал К. И. Чуковский. Гипсовые шедевры вскоре разрушились и были убраны; но один из памятников той поры доныне поражает воображение. Это надгробье над могилой Н. В. Бахвалова (1921 год) на Коммунистической площадке возле Троицкого собора Александро-Невской лавры. Диковинное сооружение из чугунных колес, шестеренок, цепей…

Менялись традиции, даже такие, казалось бы, незыблемые, как погребальный обряд. Ленин увековечен самым почетным образом — в виде мумии. Партийцев хоронили на Коммунистических площадках. В конце 1920 года в Петрограде открылся крематорий. Чуковский побывал там с комиссаром Петросовета Каплуном. «…Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивают места сожжения. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах… Мы открыли один гроб… Там лежал — пятками к нам — какой-то оранжевого цвета мужчина, совершенно голый, без малейшей тряпочки, только на ноге его белела записка „Попов, умер тогда-то“. — „Странно, что записка! — говорил Каплун. — Обыкновенно делают проще: плюнут на пятку и пишут чернильным карандашом фамилию“… В самом деле: что за церемонии! Кому какое дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сейчас сунут в печь… „Летом мы устроим удобрение!“ — потирал инженер руки» (К. И. Чуковский. «Дневник». 3 января 1921). Этот ужас уготован законопослушным гражданам. А «врагам революции» не полагается и могил.

24 августа 1921 года был расстрелян Николай Гумилев. За несколько лет до этого он написал: «И умру я не на постели, при нотариусе и враче…» Но какое воображение могло предвидеть это: скрученные проволокой руки, яма в лесу под Бернгардовкой… Через девять лет Анна Ахматова нашла это место. «Земля запала, понизилась, потому что там не насыпали могил. Ямы. Две братские ямы на шестьдесят человек». Земля вокруг них изрыта лисьими норами.

Разве это тот город? В 1922 году было несколько знаменательных отъездов из Петрограда. Летним утром на набережной, неподалеку от Академии художеств собрались люди, провожавшие Шаляпина и его семью. Он уезжал на гастроли. Пароход тронулся, музыканты на берегу заиграли «Интернационал». «Это был грустный для меня момент, — вспоминал Шаляпин, — потому что я знал, что… не вернусь на родину».

В октябре и ноябре на той же набережной опять были проводы. На этот раз «Интернационал» не играли. Родину покидали высланные из советской России деятели науки и культуры, цвет русской интеллигенции. В начале октября отсюда провожали москвичей, 15 ноября — петроградцев, отплывавших от «запушенной первым снегом и погруженной в вечерний сумрак василеостровской набережной. На ней собралось более сотни, а может быть, и около двухсот родственников и друзей отплывающих» (Б. Лосский. «К изгнанию „людей мысли“ в 1922 году»).

В Петрограде-Ленинграде ожесточенно вытравлялось все, связывающее нынешнюю жизнь с прошлым. Во время изъятия церковных ценностей в 1922 году были разграблены не только храмы, «пошли систематические поиски драгоценных металлов и камней в царских и других богатых могилах», — рассказывал Б. Лосский. Награбленное пошло в переплавку (среди прочего серебряный иконостас Казанского собора). Грабежи были только началом разгрома церкви. В августе 1922 года расстреляны петроградский митрополит Вениамин и другие осужденные на Петроградском церковном процессе. Храмы закрывались, а в Александро-Невской лавре в 20-е годы открыли Институт народов Севера.