Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко - [65]

В один из вечеров их просто не отпустили домой и приказали идти к железной дороге грузиться в эшелон. Правда, и тогда этих почти детей уверяли, что воевать им не придется, обещали держать в тылу, за спинами юнкеров. Но как только поезд прибыл на станцию Круты, высадили из вагонов, отправив рыть окопы. Затем в те же окопы и усадили, наскоро показав, как надо стрелять из винтовки, и выдав небольшое количество патронов (до того патронов не выдавали во избежание несчастных случаев – ведь обращаться с оружием горе-воинов из Студенческого куреня так и не научили).

Примечательно, что назначенные командовать куренем украинские офицеры сами в окопы не пошли, спокойно предаваясь в штабном вагоне пьянству. Справедливости ради нужно отметить, что обстановку у Крут ни командиры, ни рядовые не считали опасной. «Никто не верил в возможность какой-то серьезной битвы», – напишет потом в воспоминаниях один из уцелевших студентов.

А серьезной битвы и не было. Приблизившиеся к Крутам красногвардейцы быстро оценили положение и, затеяв для вида перестрелку, основные силы двинули в обход. К станции они подошли с той стороны, откуда их не ждали, и заняли ее, не встретив сопротивления. Перепуганные пьяные офицеры, завидев противника, тут же приказали эшелону отъезжать, не удосужившись предупредить подчиненных об угрозе с тыла.

Несколько юнкеров, стоявших возле поезда, сообразили, что происходит, и успели запрыгнуть в вагоны на ходу. Остальным пришлось спасаться пешком.

Вот только Студенческий курень ничего об этом не знал. Его позиции были отгорожены от позиций юнкеров высокой железнодорожной насыпью, мешавшей видеть, что происходит на соседнем участке. Выбравший для куреня такую позицию сотник Аверкий Гончаренко позднее пояснял, что сделал это специально. Для того, дескать, чтобы, когда студентов охватит паника (а в этом сотник не сомневался), панические настроения не передались всему войску.

Итак, Студенческий курень не заметил, как удирали юнкера. «Новобранцы» старательно стреляли в ту сторону, откуда, как они думали, будет наступать враг. Патроны кончились быстро. Новых почему-то не подвозили. И распоряжений никаких из штаба не было.

Прождав еще какое-то время, «бойцы» куреня наконец обнаружили, что юнкеров за насыпью нет. Тогда и они, еще не совсем понимая, что к чему, направились к Крутам. Взвод, находившийся к станции ближе остальных, добрел первым и тут же был окружен противником. Юноши растерялись, не знали, что делать. Попробовали вырваться, с помощью штыков (патронов-то у них не было). Но и владеть штыком их тоже не научили. Перекололи и перестреляли весь взвод почти моментально. Несколько раненых попали в плен. Их, кстати, не пытали (как утверждают «национально сознательные» мифо-творцы), а отправили в Харьков, в госпиталь.

«Бойцы» из других взводов, услышав выстрелы, догадались, что станция занята большевиками, и бросились наутек…

А через несколько дней сбежала из Киева и Центральная рада.

Вернувшись потом в обозе германских войск, цен-тральнорадовские деятели вынуждены были оправдываться из-за трагедии в Крутах. Их обвиняли в преступлении (бесполезность отправки на фронт не умеющих стрелять мальчишек являлась слишком очевидной).

Чтобы успокоить общественное мнение, власти не придумали ничего лучшего, чем устроить погибшим торжественные похороны. Специальную комиссию направили для розыска тел. Несколько трупов было найдено и опознано. Еще около двадцати тел нашли, но не опознали.

Кто это был? Возможно, немецкие солдаты и красногвардейцы (бой между ними возле той же станции состоялся в марте того же года). Может, солдаты бывшей русской армии (они, демобилизованные и уже разоруженные, ехали с фронта домой и были обстреляны возле Крут юнкерами буквально накануне трагедии). Может быть, кто-то из гражданских лиц, случайно угодивших под пулю. А может, и в самом деле «бойцы» Студенческого куреня. Власть это не волновало. Трупы интересовали Центральную раду всего лишь в качестве декорации для задуманного действа. Их привезли в Киев и похоронили как «героев Крут».

Михаил Грушевский сказал на похоронах трогательную речь о том, какое это счастье – умереть за родину. В том же духе высказывались остальные (тогда и пущено было в ход сравнение с Фермопилами). Примечательно, что никто из центральнорадовских словоблудов возможностью самому стать таким образом «счастливым» не воспользовался.

Что же касается аналогии с Фермопилами, то она явно не уместна. На мой взгляд, лучше всего сказал об этом один из «национально сознательных» авторов, опубликовавший к тринадцатой годовщине трагедии статью в эмигрантском журнальчике «Гуртуймося» («Сплотимся»): «В Спарте целый народ был за Леонидом с его спартанцами, ждал от него героизма, как чего-то обычного, возможного. Целый гений народный был с ним, а на Украине… Железнодорожники и народ не только не благословляли крутян на бой с москалями, а, наоборот, делали им все, что могло быть наиболее враждебно».

Комментарии к этим словам, наверное, излишни.

И еще одно. Сразу же после похорон «героев» им решили возвести в Киеве памятник. «Национально сознательная» общественность стала собирать средства. Желающих поддержать дело деньгами нашлось немного. 400 рублей дали члены семьи крупного землевладельца Евгения Чикаленко, финансировавшего украинское движение еще до революции. Писатель Григорий Коваленко передал 500 рублей (десятую часть гонорара за очередной свой опус). Немногим более 300 рублей собрали учителя, ученики и родители учеников украинской гимназии имени Шевченко. 100 рублей выделил украинский книжный магазин общества «Час» («Время»). Также 100 рублей внес некий инженер Сергей Коломийцев. И еще некоторые частные лица сделали пожертвования в размере от 10 до 40 рублей (имена всех жертвователей с указанием внесенных ими сумм публиковались в газетах). Всего получилось 1556 рублей 50 копеек.