Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко - [51]

Нашлись у Грушевского сторонники и внутри Российской империи. Так, видный деятель украинского движения Иван Стешенко (занимавший впоследствии пост генерального секретаря (то есть министра) просвещения в правительстве Центральной рады) выступил с объемной статьей (изданной в виде брошюры), посвященной языковым спорам. По мнению Стешенко, «национально сознательные» галичане просто вынуждены были взяться за создание нового литературного языка, поскольку в российской части Украины никто этим заниматься не хотел. Российских украинцев, сокрушался он, «даже сознательных патриотов», вполне устраивал русский литературный язык, и в сочинении еще одного литературного языка «не было нужды, потому что для него не было аудитории». «И вот, – продолжал далее Стешенко, – галицкие литераторы берутся за это важное дело. Создается язык для учреждений, школы, наук, журналов. Берется материал и с немецкого, и с польского, и с латинского языка, куются и по народному образцу слова, и все вместе дает желаемое – язык высшего порядка. И, негде правды деть, много в этом языке нежелательного, но что было делать?»

Впрочем, уверял Стешенко, язык получился «не такой уж плохой». В том, что он непривычен для украинцев, нет ничего страшного. «Не привычка, – указывал он, – может перейти в привычку, когда какая-то вещь часто попадает на глаза или вводится принудительно. Так происходит и с языком. Его неологизмы, вначале «страшные», постепенно прививаются и через несколько поколений становятся совершенно родными и даже приятными». В Галиции, напоминал украинский деятель, новый язык тоже был принят не сразу, но после введения в школы распоряжением австрийских властей, с течением времени «сросся с душою галичан, стал ее содержанием. Может, плохим? Не спорю. Но содержанием – единственно возможным».

Поддержал вождя сепаратистов и литератор Модест Левицкий, выступивший в 1909 году со статьей в редактируемом Грушевским журнале «Літературно-науковий вісник» («Литературно-научный вестник»). Левицкий подверг критике «этих странных «патриотов» и «тоже малороссов», которые считают себя непогрешимыми знатоками украинского языка и требуют непременно, чтобы украинский литературный язык был обязательно таким же, каким говорят люди в их Свинюхах и Жабинцях». Не называя по фамилии Нечуй-Левицкого, но явно подразумевая прежде всего его, Модест Левицкий упрекал «многих наших писателей», которые, «пусть не прогневаются на меня, имея большой талант писательский, не очень хорошо знают язык наш и не очень заботятся о чистоте его».

Сторонник Грушевского заявлял, что главной ошибкой разработчиков украинского литературного языка является не их стремление отмежеваться от русского языка, а то, что отмежевываются они от него недостаточно. Левицкий предлагал сконцентрировать усилия именно на борьбе с употреблением «москализмов». В то же время он соглашался, что некоторые претензии к украинскому языку не лишены оснований. В частности, некоторые неологизмы «не совсем удачные», многие галицкие слова не понятны жителям Левобережья («Харьковский крестьянин начнет читать какое-нибудь издание львовское и бросит книжку, скажет, что она «не по-нашему написана») и др.

Выход Левицкий видел в том, чтобы создать при «Украинском научном обществе» (организованном в Киеве сепаратистами под председательством того же Михаила Грушевского) специальную комиссию, которая бы заменила неудачные слова на другие, лучшие.

Стоит заметить, что впоследствии Модест Левицкий поменял свои взгляды. Продолжающийся крах попыток распространения в Малороссии украинского литературного языка вынудил литератора спустя три года вновь публично высказаться по языковому вопросу. В педагогическом журнале «Світло» («Свет») он опубликовал (правда, на этот раз под псевдонимом) новую статью. Теперь уже не критикуя Нечуй-Левицкого, а, наоборот, называя его в числе знатоков народного языка, Левицкий поддерживал позицию известного писателя (даже послал ему эту свою статью в знак солидарности).

В статье констатировалось, что упреки в непонятности украинского литературного языка слышны отовсюду, им недовольны как интеллигенция, так и народные массы. И недовольство это небеспочвенно. «Наш литературный язык имеет дефекты, болеет», – признавал Левицкий. Он отмечал значительную засоренность украинского литературного языка галицизмами и полонизмами, наличие в нем неудачно сочиненных неологизмов, указывал на непродуманность реформы правописания. Вместе с тем литератор по-прежнему требовал дальнейшего очищения языка от «москализмов», которые «также досадны и нежелательны».

Несколько по-иному подошел к проблеме языка Иван Огиенко (в то время – молодой ученый, а впоследствии довольно известный деятель украинского движения). Он решил исследовать, «как читают и пишут по-украински наши крестьяне, что им читать и писать легче, что тяжелее, какие написания им понятны, какие нет». Исследования Огиенко проводил в Радомышльском уезде Киевской губернии, привлекая крестьян различного возраста и уровня образованности. Результаты исследований оказались для сепаратистов неутешительны. Выяснилось, что новое украинское правописание крестьянам непонятно, читают они «на русский лад». Кроме того, крестьяне «родные слова, читая, частенько перекручивают на русский лад: слово «дівчинка» читали «девочка», «читання» – «чтение» и т. п.». Вообще же украинский литературный язык оказался народу не понятен. «С простыми, короткими словами еще так-сяк справляются, подумавши, но слова длинные, мало им понятные – всегда путают, ломают и не понимают, что они означают». Когда же исследователь стал уверять простых людей, что напечатанное – это и есть их «родной язык», крестьяне только удивлялись: «Трудно как-то читать по-нашему».