Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко - [41]

Михаил Драгоманов свидетельствовал, что цензура в тот период была настроена по отношению к украинофилам весьма лояльно, дозволяла к печати иногда даже «откровенную нелегальщину».

Зачем же понадобилось переносить центр деятельности за границу?

Все объяснялось просто. Каким бы мягким ни являлся режим императора Александра II, откровенно разрушительной деятельности он дозволить не мог. Украинофилы же, стоит подчеркнуть это вновь, стремились к разрушению России. Покушались на ее территориальную целостность. «Мы сепаратисты с деда-прадеда», – откровенничал в узком кругу Павел Житецкий.

Очевидно, что с точки зрения соблюдения государственных интересов «Эмсский указ» был оправдан. По понятным причинам он вызывал недовольство в украинофильских кругах. Но ни малороссийским образованным обществом, ни широкими народными массами это недовольство поддержано не было.

«Я не припоминаю себе, чтоб кто-нибудь говорил про какое-то ошеломление от этого удара», – вспоминал Михаил Грушевский. И комментировал: «Люди редко оценивают или даже чувствуют правильно то, что происходит перед ними».

«Отсутствие хоть какого-то протеста против указа 1876 года, которым запрещено было украинское слово, доказывало полное бессилие украинской интеллигенции и полную темноту народа», – делал вывод другой мемуарист, также выдающийся деятель украинского движения Евгений Чикаленко.

«Запрет украинской умственной жизни во всех сферах деятельности не исторг из интеллигенции украинской даже упрека, ропота: будто так и должно случиться», – негодовал Николай Лысенко в письме к Михаилу Драго-манову.

«О запрете народ, собственно, теперь и не думает и даже мало его чувствует, – сообщал тому же адресату Юрий Цветковский. – Народ еще не дошел до того самосознания, в силу которого он мог бы чувствовать всю тяжесть вышедшего указа».

В сущности, все эти жалобы на «темный», «равнодушный», «недостаточно сознательный» и «неправильно чувствовавший» народ свидетельствовали лишь о том, что сами украинофилы, выражаясь словами Владимира Ленина (сказанными, правда, по другому поводу), были страшно далеки от народа. То, что воспринималось политиканствующими русоненавистниками как «удар», «запрет», «тяжесть», вовсе не являлось таковым для подавляющего большинства населения.

Барьер, которого не было

«Страшный барьер на дороге украинской жизни», о котором разглагольствовал Михаил Грушевский, существовал исключительно в воображении его и его соратников. Чтоб убедиться в этом, достаточно рассмотреть, как реализовывались основные положения «Эмсского указа».

Начнем с пункта 3, о театре. В стране, где более трех четвертей населения являлись неграмотными (а Россия, как и многие другие европейские страны, была тогда таковой), театральные представления пользовались большей популярностью, чем книги.

«Запрет украинских спектаклей указом 1876 года долго оставаться в силе не мог. Фактически он даже не был воплощен в жизнь», – писал Дмитрий Антонович.

Пьесы на малорусском наречии продолжали ставиться на сцене. Только надзор за театральными представлениями со стороны местной администрации усилился, отчего оказалось невозможным устраивать после спектаклей политические манифестации. В 1880 году формальный запрет был смягчен, а спустя год и вовсе отменен.

Правда, не разрешалось ставить спектакли, где в роли говоривших на малорусском наречии выводились представители высшего общества. Репертуар малорусских театров ограничивался пьесами на темы из простонародной жизни. Но практического значения это ограничение не имело.

Как отмечал Дмитрий Антонович, «разрешение исключительно простонародных тем, ограничение сюжетов пьес рамками сельской жизни не только в действительности не стесняли украинских актеров и драматургов, а даже соответствовали направлению их деятельности».

Безусловно, ограничение мешало планам украинофилов, собиравшихся напихать в речь театральных персонажей массу новых слов, чтобы приучать к таким словам публику. Но при чем же здесь искусство театра?

«Пьеса из интеллигентской жизни на украинском языке и просто интеллигенты в европейской одежде, которые заговорили бы на сцене по-украински, вызвали бы смех у зрителей, – замечал все тот же Дмитрий Антонович. – …Сама недоразвитость украинского языка препятствовала тогда интеллигентскому сюжету».

Театровед делал вывод, что «украинский театр вошел в период своего существования, который является периодом бытового театра, не из-за принуждения жестокого, бессмысленного указа, а по совокупности причин, обусловивших развитие украинского театра. В Галиции не было указа 1876 года, галицкому театру никто не ставил ограничений для развития, и галицкий театр действительно не стал бытовым, и галицкий театр не проявил таких талантов ни на поле драматургии, ни на поле актерского дела, и не сыграл в Галиции такой роли, как бытовой театр, основанный Кропивницким для Украины российской».

К этому можно добавить свидетельство Евгения Чи-каленко. Он с гордостью заявлял, что в 1880-х – первой половине 1890-х годов «развился блестяще украинский театр». Возможно ли было сие блестящее развитие в условиях «тяжкого гнета», на который не переставали жаловаться украинофилы? Вопрос явно риторический.