Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко - [23]

«Теперь в Российском государстве были соединены все ветви русского народа: великороссы, белорусы и украинцы», – подводила итог случившемуся Александра Ефименко.

Спустя два года в состав России вошла Западная Волынь. Под иноземным владычеством (теперь уже австрийским) оставались еще Галиция, Буковина и Закарпатье. Их Екатерина II планировала обменять впоследствии на какие-то другие владения. Однако не довелось…

К этому вопросу Россия вернулась лишь в 1914 году. Но (прибегну тут к банальной фразе) это уже другая история.

Был ли Иван Котляревский австрийским шпионом?

Вопрос, вынесенный в заголовок, конечно же абсурден. Но именно по этой причине его очень любят задавать во время всевозможных дискуссий поклонники украинского языка. На замечание, что данный язык создавался во многом искусственно, из политических соображений, и в значительной степени есть результат австро-польской интриги, они указывают на «Энеиду» Ивана Котлярев-ского. Дескать, начало украиноязычному литературному творчеству положено еще этим произведением, изданным в 1798 году. После чего нынешние приверженцы украинизации (среди которых, кстати сказать, достаточно много русскоязычных) делано закатывают глазки и ехидно вопрошают: «Неужели и Котляревский был агентом австрийского Генштаба?»

Ответ на сей вопрос известен заранее. Разумеется, русский патриот, писатель Иван Котляревский ничьим агентом не был. Вот только родоначальником «новой украинской литературы» (есть еще и «древняя украинская литература», каковую «национально сознательные» авторы «обнаруживают» в Киевской Руси) он тоже не являлся. Как не являлся Иван Петрович и отцом украинского литературного языка.

Таковым его объявили лишь во второй половине XIX века. Как раз тогда, когда деятелям украинского движения понадобилось доказать, что пропагандируемое ими «национальное возрождение» не имеет польско-австрийских корней.

А до тех пор никаким «отцом» и «родоначальником» никто Котляревского не считал. Наоборот, и коллеги-литераторы, и, тем более, ярые украинофилы отзывались об «Энеиде» пренебрежительно.

Например, видный русский поэт, малорус по происхождению Евгений Гребенка отмечал, что народную речь в этом произведении представил «на суд публики г-н Кот-ляревский в трактирно-бурлацких формах». Другой малорусский литератор Петр Гулак-Артемовский утверждал, что поэма написана с единственной целью – «заставить читателя или слушателя смеяться». Тарас Шевченко называл ее «шуткой по московскому образцу».

Украинофилы были еще категоричнее. Один из них (история не сохранила фамилию сего деятеля) в письме к поэту Якову Щеголеву заявлял, что Котляревский «издевается над украинским говором и преимущественно подбирал вульгарные слова, наверное на потеху великорусам и на радость армейским офицерам и писарям». Ему вторил Борис Гринченко, доказывая, будто «Котля-ревский не мог оторваться от своей почвы и его «Энеида» была младшей родственницей тем грубо карикатурным интерлюдиям и интермедиям, где украинский мужик чуть ли не всегда был большим дураком». А еще один видный деятель украинофильского движения (Трохым Зинкивский) объявлял, что поэма Котляревского – это вообще «не литература».

Много гневных слов по адресу Ивана Петровича отпустил в бытность свою яростным русофобом Пантелеймон Кулиш. Он именовал автора «Энеиды» выразителем «антинародных образцов вкуса», осмеивавшим украинскую народность, выставлявшим напоказ «все, что только могли найти паны карикатурного, смешного и нелепого в худших образчиках простолюдина».

«Энеида» Котляревского, писал Кулиш, «имела в предшествующем нам поколении успех потому, что была для него шуткою, «Наталка Полтавка» потому, что была забавою. Самые умные, самые дальновидные люди того времени рассмеялись бы от всего сердца, если бы им сказать, что эта пародия классической поэмы и эта копия с иноземных оперетт сделаются начатками особой литературы».

Язык поэмы Кулиш считал «образцом кабацкой украинской беседы». Причем «украинским», по его мнению, текст «Энеиды» можно было назвать только в первых песнях, а дальше автор «сбился на московщину».

И даже после того, как Котляревского все-таки признали «возродителем» украинского языка и литературы, «национально сознательные» деятели продолжали характеризовать его и его творчество резко негативно. «Роль Котляревского в создании художественного языка преувеличена, – заявлял один такой автор (спрятавшийся под криптонимом Б. Л.) в 1918 году. – Пора бы уже показать изобилие у него вульгарных русизмов и неудач в имитации «простонародной» речи».

«Котляревского с его наследниками можно и даже следует назвать вульгаризатором украинского языка», – настаивал широко известный в 1920-х годах украиниза-тор Николай Сулима. А крупный деятель украинского движения Иван Огиенко, подвизавшийся долгое время на ниве языковедения, замечал, что в пояснительном словаре, составленном Котляревским к «Энеиде», имеется «слишком мало обычных украинских слов и очень много малопонятных и таких, которые редко употребляются».

Как видим, считать писателя инициатором «украинского национального возрождения» крайне затруднительно. Да Иван Петрович и не стремился к подобным «лаврам». О разработке самостоятельного литературного языка он не думал, а всего лишь старался позабавить своих читателей (тут украинофилы совершенно правы).