Загадки истории. Крымское ханство - [67]

Как видим, московский князь был хорошо осведомлен о предстоящем нападении и собрал для его отражения значительные силы. Однако силы Мехмеда Герая оказались гораздо более значительными. На его стороне выступили все зависимые от него беи и мурзы вместе «со всею с Ордою с Заволжскою, и с ногаями (недавний переход их в подданство крымскому хану оказался весьма кстати)», и «с литовской силой», и с «черкасами» (украинскими казаками). Давал знать о себе и заключенный с Польшей антимосковский договор – «подданный польского короля» Евстафий Дашкевич привел с собой вспомогательный отряд. Видимо, можно доверять источникам и исследователям, считавшим, что в целом войско Мехмеда Герая насчитывало 100 тысяч человек.

28 июля 1521 г. это громадное татарское войско вышло к берегам Оки. В московских полках нарастала паника, вызванная тем, что никому не было доподлинно известно место будущей переправы Мехмеда Герая, однако при этом знали, что у хана есть проводники, хорошо знающие местность. Масла в огонь подливали сведения о том, что навстречу крымскому хану Мехмеду Гераю выдвинулся его младший брат, казанский хан Сахиб Герай. Московские войска оказались зажаты в клещи и их поражение в столь невыгодных условиях было вопросом весьма скорого времени.

Переправившись через Оку в каком-то неизвестном ни московским воеводам, ни тогдашним летописцам месте, по всей видимости, где-то между Каширой и Серпуховом, Мехмед Герай в первом же крупном бою нанес противнику сокрушительное поражение. Источники сообщают, что татары «многих детей боярских побили и в полон взяли», в бою погибли воеводы Иван Шереметьев, Владимир Курбский, Яков и Юрий Замятины, а Федор Лопата попал в плен. После этого «пошел царь воевать Коломенские места. Коломенские места повоевал и плен немалы собрал». В это время, по сообщению Сигизмунда Герберштейна, к крымскому хану присоединился его казанский брат: «Саип-Гирей, также с войском, выступил из Казани и опустошил Владимир и Нижний Новгород. После этого цари сходятся у города Коломны». О растерянности пограничных воевод и их неготовности, несмотря на все стекавшиеся в Кремль разведданные, отразить большое вторжение крымцев свидетельствует эпизод обороны Коломны. Когда татарское войско лишь приближалось к городу, «посады коломенские пожег тогда воевода князь Юрий Ростовский, не дождавшись царева прихода дня за два».

Далее татары пошли опустошать «Коломенские места, и Каширские, и Боровские, и Владимирские, и под Москвою воевали». По свидетельству того же Сигизмунда Герберштейна, московский князь Василий ІІІ, видя происходящее и справедливо опасаясь за собственную жизнь, бежал из своей столицы, не то на Волок, не то в Микулин, по дороге прячась от татарских дозорных разъездов в стоявшие по полям стоги сена. Московские летописцы, конечно же, придали скорому бегству охваченного страхом князя благолепный вид, соответствующий государственному весу его сана, и объяснили отъезд необходимостью организации обороны и командования войсками: «Князь великий вышел из Москвы на Волок и начал собираться с воеводами своими и с людьми», «разослал повсюду за многими своими воинствами», «ожидая к себе силы от Великого Новгорода, а иных из других мест».

Нет никаких сомнений, что московским авторам того времени существенно помог бы слог современных военных, политиков, журналистов и историков, и они бы с радостью назвали произошедшее «блестящей операцией по переносу ставки верховного главнокомандующего под угрозой превосходящих сил противника в безопасный заранее оборудованный объект, находящийся вне зоны досягаемости вражеских средств поражения», а бегство московских стрельцов «стратегическим отступлением с целью перегруппировки сил, организации подвода подкреплений и эффективной обороны».

В действительности же паника, охватившая сердцевинные земли московского государства была колоссальной по своим масштабам – в народной памяти не изгладились еще страшные воспоминания о Батыевом нашествии и происходивших в то время зверствах. Сигизмунд Герберштейн, гораздо менее заинтересованный в политически грамотном и идеологически выдержанном изложении событий, нежели московские летописцы, писал об этом: «Василий, видя себя не в состоянии отразить столь сильного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего шурина Петра, происходившего из татарских царей, и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до такой степени поражен страхом, что, отчаявшись в своем положении, несколько времени прятался, как сообщают некоторые, под стогом сена. Двадцать девятого июля татары двинулись далее, наполнив все окрестности на широком пространстве пожарами, и навели такой страх на московитян, что те не считали себя в достаточной безопасности в крепости и в городе. При этой суматохе, от стечения женщин, детей и других лиц непригодного к войне возраста, которые убегали в крепость с телегами, повозками и поклажей, в воротах возникло такое сильное смятение, что от чрезмерной торопливости они и мешали друг другу, и топтали друг друга. Это множество народа произвело в крепости такое зловоние, что, если бы враг остался под городом три или четыре дня, осажденным пришлось бы погибнуть и от заразы, ибо при таком стечении народа каждый вынужден был отдавать долг природе на том месте, которое занял. В то время в Москве были литовские послы, которые сели на лошадей и пустились в бегство; не видя ничего кругом по всем направлениям, кроме огней и дыма, и считая, что они окружены татарами, они спешили до такой степени, что в один день достигли Твери».